Крещенные кровью

– Служба моя в том и заключается, штобы везде разом находиться, – ответил вдруг Игнат и покосился на дверь, из-за которой все еще слышались пение и пляски скопцов. – Мне было велено искать подходящева кандидата на службу Республики советской нашей!

– А я-то здесь с какова бока припека? – прошептал удивленно Аверьян, пытаясь понять, куда клонит шурин. – Ежели што, то к службам я ужо и не пригоден.

– Начальник мой человека велит найти, который одновременно по моему и по ево выбору будет достоин возможности вернуться в общество, имея за собою работу и должное самоуважение. Вот ты в самый раз и подходишь!

– Што, теперя честной народ вдвоем грабить предлагашь? – горько усмехнулся Аверьян.

– Ты сурьезно ответить не могешь? – рассердился Игнат.

– Но ведь оскопленный я, сам ведаешь.

– И што с тово? Не человек уже што ль? Без яиц и хрена ешо не значит што без совести, понял? Щас я не жду от тебя ответа. Помимо тебя я ешо с другими на сей щет калякать буду. Но ежели ты согласие дать надумаешь, то я им всем по задницам мешалкой!

Аверьян улыбнулся про себя.

– Ты уразумел, об чем я речь веду?

– Да вроде как.

– Мой начальник нуждается в том, кто будет верно служить Республике и разоблачать ееных скрытых врагов!

Лоб Аверьяна покрылся морщинами. Подобного ему никогда и никто не предлагал. Игнат быстро почувствовал смущение зятя и решил тут же дожать.

– Сызнова человеком себя почувствуешь, а не выродком церковным, – сказал он.

Аверьян пожал плечами:

– Не мыслил я как-то насчет жизни новой, што жить буду без себе подобных, – Аверьян попытался выразить спутанный комок своих ощущений, но, не найдя слов, резко заявил: – Я не мыслю, што снова с жаной и детьми жить буду. Не нужон я ей эдакий! И деткам тоже не нужон!

Игнат ощутил острую боль в голосе зятя.

– Не думай о том, башка садовая, – сказал он. – Ты даже эдакий нужон бабе будешь! Скоко мужиков на войне полегло… Тыщи! А у тя и руки, и ноги есть. Так што живи и радуйся!

– А я потому к скопцам и прилип, кады прознал о своем ранении, – вздохнул Аверьян. – Как я мог эдакий в семью возвращаться? Я заставил себя отречься от нее. Вот и все.

Выслушав это, Игнат дружелюбно улыбнулся.

– Я не хочу лезть в твою жизнь, Аверьян, – начал он. – Хочу вот токо упредить, што в ЧК я служу. А борюся я… Одним словом, мы с тобою вместе против влияния на людей церкви и сект сражаться будем!

– Вот значит как, – прошептал удрученно Аверьян. – А для чево с церковью воевать? Разве церковь враг государству?

– Враг! – твердо заявил Игнат. – И не просто враг, а што ни на есть кровный! Религия отравляет умы, а энто недопустимо в нашей рабоче-крестьянской республике.

– Скоко жил, не знал об этом, – изумился Аверьян. – Веруют в Христа люди, ну и пущай себе веруют. Разве батюшка с кадилом и крестом на пузе может быть врагом вооруженной до зубов власти?

– Тем-то религия и коварна, – усмехнулся Игнат. – Вот хто ты? Верующий? А в ково? Ты верил в Христа небеснова, а теперь веришь в Христа земного. А не грех ли это великий, зятек? Ты ведь хуже предателя…

Последовала напряженная пауза, во время которой Аверьян обреченно вздохнул. Ему потребовалось несколько тягостных минут, чтобы восстановить равновесие.

– Ты не веришь мне и хотишь остаться со скопцами? – протянул разочарованно шурин.

– Сам не знаю, – ответил Аверьян. – Запутался я, Игнашка.

– Вот оно и есть влияние сектантов, – ухмыльнулся тот. – Я тоже долго сумлевался, покуда товарищи не убедили меня в том, что нету Бога! Небеса есть, а Бога нету. Тю-тю, понял!

Аверьян не понял. Он хотел солгать, только какой в том смысл? Все, что нужно – это сказать «да». Но у него засосало под ложечкой:

– А што мне надо будет делать, обскажи, Игнашка? – Калачев взглянул на шурина. Не следовало задавать больше вопросов, но он не мог остановиться. – А скопцы? Ты и твое начальство хотите што-то с ними сотворить?

Игнат посмотрел на него с чувством, похожим на жалость. Аверьян стиснул зубы и отвернулся, чувствуя что сморозил глупость и сцепив руки в замок, чтобы унять трясучку. Хорошо, что на улице царила ночь, а не то Игнат увидел бы в его глазах всю боль и отчаяние.

– Не изволь сумлеваться, зятек, – ответил, ухмыльнувшись, Игнат. – Нам не нужны жизни сектантов, нам нужно кое-что существеннее… – Он посмотрел на Аверьяна, а тот внимательно смотрел на него. – Ты доволен моим ответом, сродственник?

Аверьян кивнул.

– Подсобишь по-родственному?

Он не ответил, а снова кивнул.

– А теперь ступай, – велел ему Игнат. – Скопцы не должны больше видеть нас вместе.

Аверьян пожал протянутую руку и повернулся, не предполагая, что шурин ухмыляется ему в спину.

– Браунинг завтра верни, – сказал он на прощание. – О нашем разговоре никому не слова…

6

Незаметно прошло лето.

Калачев сидел, как обычно в полуденное время, у входа в лавку. Стоял ясный сентябрьский день, но Аверьян занимался далеко не торговлей: он обстругивал ножом говяжью ногу и, густо подсаливая мясо, отправлял его в рот.

Мимо лавки проходили две женщины.