Кресло русалки

– Просто не верится, какой красивый сегодня день, – беззаботно произнес Уит.

Не говори о погоде. Если ты будешь говорить о погоде, я закричу.

– Да, прекрасный, – согласилась я. И действительно, это был самый восхитительный день, какой только можно вообразить. Блистательный, теплый дышащий весной.

Я надела джинсы и белую рубашку с длинным рукавом, и мне уже стало жарко, я задыхалась. Пряди волос патлами, как выразилась бы Ди, прилипли к шее. Я достала из бокового кармана сумочки темно-красную бейсболку, низко надвинула ее на лоб, потом вытащила черные очки.

– Может, прокатимся? – спросил Уит и, когда я кивнула, стал отвязывать трос. Забравшись в лодку, я заметила, что он уже запихнул свой полотняный мешок под сиденье.

– Где Макс? – спросила я.

Уит оглянулся на ведущую к причалу дорожку и пожал плечами:

– Кажется, сегодня он меня бросил.

– Может, обиделся, что в последний раз я нарушила своим присутствием вашу компанию?

– Насколько помню, это возле тебя он увивался после того, как… – Уит резко оборвал себя, не в состоянии или не желая назвать вещи своими именами, и фраза повисла в воздухе.

Он медленно вел лодку по протоке, а я сидела на носу, глядя прямо вперед, понимая, что тонкая пленка вины и нерешительности образовалась между нами, зная, что возникнуть ей помогло упоминание имени Хью накануне.

Прошло две недели с того дня, как Хью покинул меня на кладбище рабов и за все это время ни разу не перезвонил. Ему было больно, и, конечно же, он злился. Но, кроме того, у меня было чувство, что он занял выжидательную позицию. Хью был наитерпеливейшим из людей, непобедимым чемпионом по тому, чтобы «все образовалось само собой», «как-нибудь уладилось» – его любимые выражения. Не сомневаюсь, что именно так проявлялся в нем психиатр, сведущий во всех вековечных тайнах человеческой души. Однажды он рассказал Ди историю о девочке, которая нашла кокон и попыталась разорвать его, чтобы помочь бабочке освободиться, и как после этого бедняжка появилась на свет со сломанными крыльями. «Не надо торопить события», – сказал он тогда.

Я сказала Хью, что какое-то время хочу побыть одна, и вот, пожалуйста, он мне это время предоставил.

– Знаешь, мы с Хью живем раздельно, – сказала я, поворачиваясь к Уиту. – Сами по себе.

Он посмотрел на плоское днище лодки, потом опять на меня, выражение лица его было суровым, но я подметила в нем и благодарность. Он сбросил обороты мотора, и сразу же сделалось намного тише.

– Давно вы женаты? – спросил Уит.

– Двадцать лет.

Сам того не замечая, Уит теребил висевший у него на шее крест.

– Счастливый брак?

– Сначала – да. А потом – ох, не знаю. Нельзя сказать, чтобы мы жили несчастливо. Глядя на нас, все всегда говорили, что мы прекрасная пара… «Хью и Джесси так подходят друг другу». В этом была доля правды.

Я сняла темные очки, чтобы Уит видел мое лицо, мои глаза, чтобы ничто не стояло между нами. На мгновение прислушалась, как ласково плещется о борт вода. Видя, что Уит никак не реагирует, я продолжила:

– Знаешь, как обычно говорят супруги: «Просто мы разошлись»? Я тоже сначала хотела так сказать поверить, что мое неудовольствие вызвано нашей удаленностью. После двадцати лет это логично. Но не думаю, что дело было в этом. Мы не разошлись, наоборот, слишком сблизились. Все у нас перепуталось, и мы слишком зависели друг от друга. Пожалуй, мне было нужно… – я замолчала, подбирая правильные слова, но они ускользали от меня, – «собственное пространство», «независимость», но все это пустой звук и ничего не выражает.

– Понимаю, нелегко объяснить такие побуждения. Когда я сказал своим знакомым юристам, что ухожу в монастырь, они так смеялись, будто я шучу. – Уит покачал головой и слегка улыбнулся, словно это воспоминание позабавило его. – Я никогда не мог объяснить им, что мне нужно побыть наедине с собой. В духовном смысле, конечно. – Говоря, он следил за изгибами и поворотами протоки, но теперь устремил взгляд на меня: – Здесь это называют «одиночество бытия».

Я почувствовала, как на мои глаза медленно наворачиваются слезы. Потому что я действительно понимала, что он имеет в виду, потому что он подсказывал мне правильные слова – одиночество бытия, – сказать точнее было невозможно.

Снова надев очки, я посмотрела на протоку, вскипавшую под напором прилива.

Через десять минут Уит свернул в приток, который вел к болотному островку, где мы занимались любовью. Я узнала его издали. Уит улыбнулся той улыбкой, которую я уже успела полюбить, слегка приподнимавшей уголки его рта. И мне показалось, что в нем произошла какая-то перемена, словно что-то надломилось в нем. Это чувствовалось даже в воздухе.

Когда мы оказались в заводи, вокруг которой идеальной оградой высилась болотная трава, Уит вывел лодку на самую середину и заглушил мотор. Он бросил якорь, и звуки окончательно стихли.

– Давай поплаваем, – предложил он и стал расстегивать рубашку.