Кресло русалки

Ему показалось, что она ошеломлена собственным признанием; ее глаза дико горели. Она качнулась к нему, схватив его за руку, вид у нее был как у ошпаренного кипятком, пытающегося понять, что с ним случилось.

Как только она коснулась его, он мигом отдернул руку.

– Убирайся, – произнес он сквозь зубы.

Он смотрел, как она выходит из комнаты, губы беззвучно шевелились, глаза были широко раскрыты. Он изо всех сил хлопнул дверью и запер ее. Она осталась в коридоре.

– Хью, открой дверь. Пожалуйста, Хью.

Комната была еле освещена, и он уставился на дверь, на змеящиеся по ней тени, похожие то ли на витки проволоки, то ли на лозу черного винограда. Он хотел ранить ее своим молчанием. Однако позднее ему пришло в голову, что, возможно, он хочет и защитить ее от уничтожающих слов, которые готов бросить ей в лицо.

Джесси продолжала невыносимо долго звать его. Когда она наконец ушла, на глаза у него навернулись слезы. Хью сел на одну из сдвинутых вместе кроватей, стараясь подавить в себе желание зарыдать. Нет, Джесси не услышит, как он плачет. Надо взять себя в руки. Бушевавшая в нем ярость понемногу начинала пугать его. Им овладело неудержимое желание сейчас же пойти в монастырь и найти этого человека. Ему хотелось схватить его за глотку и размазать по церковной стене.

Так Хью провел в маленькой темной комнате несколько часов. Сначала все его тело сводило судорогой боли, и он начинал дрожать. Когда это наконец прошло, он смог думать.

Когда Хью задал Джесси вопрос «Кто он?», то на самом деле не верил, что есть кто-то еще. Почти не верил.

Подозрение, что тут может быть замешан другой мужчина, интуитивно посетило его, когда он разглядывал ее картины. Больше всего его поразила сквозящая повсюду эротичность, глубина, на которую ныряет женщина. Это было все равно что присутствовать при смерти – смерти Джесси. Ее прошлая жизнь, все старые маски и роли, как шелуха, поднимались к поверхности, между тем как ныряльщица опускалась все глубже и глубже. Он стоял в растерянности, озадаченный тем, что может ждать ее впереди. А потом он увидел набросок – любовники, обнимающиеся на дне океана.

Прозрение наступило мгновенно. И поразило всамое сердце.

Двое на дне океана. Место, где ты можешь зайти настолько далеко, насколько это в твоих силах. Когда Хью увидел рисунок и безумная мысль овладела им, он простоял перед ним несколько минут, потом подумал: «Нет». Бред. Джесси на такое не способна. Вздор. Он всегда доверял ей. Безусловно.

Но это так многое объясняло. Ее необщительность практически с того самого момента, когда она оказалась на острове. Странная резкость, с которой она сказала, что хочет какое-то время побыть одна, неспособность хоть как-то связно объяснить это. Джесси отдалилась еще до того, как уехала из Атланты, подавленная отъездом Ди в колледж и пытающаяся анализировать себя, свою жизнь.

И вот Хью задал вопрос. Он вырвался сам собой. Кто он?

Ему пришло в голову, что Джесси сказала ему правду не только потому, что хотела покончить с обманом, но и потому, что хотела ускорить что-то. Осознав это, Хью ощутил приступ паники. А может быть, это не случайная интрижка? Что, если она действительно любит этого человека? Он крепко прижал руку к груди, словно стараясь подавить возникшие болезненные переживания обманутого мужа.

Хью чувствовал себя опустошенным. Отравленным печалью. Всю ночь он пытался уснуть, но попытки оказались бесполезными, он часто вставал и начинал прохаживаться мимо картин Джесси, которые стояли на полу, прислоненные ко второй кровати.

Небо за маленьким окошком слегка посветлело чернота перешла в серую предрассветную дымку, и он в сотый раз посмотрел на часы. Уехать с острова было невозможно до первого парома, отходившего в девять, но Хью знал, что, как только станет достаточно светло, он уйдет из дома.

Когда он вышел в коридор, не было и шести. Хью перенес чемодан в гостиную, поставил его и прошел к комнате Джесси.

Дверь была закрыта, но не заперта, он просто распахнул ее и вошел. Хью видел, как она спит, на протяжении двадцати лет, и сейчас она спала точно так же: на правом боку, волосы разметались по подушке, ладонь под щекой. Оконные стекла посеребрились. Утренний свет только начал просачиваться в комнату. Хью стоял, глядя на нее, подмечая начинающуюся седину, слюну, скопившуюся в уголках приоткрытого рта, прислушиваясь к легкому, прерывистому, но не переходящему в храп дыханию, – и ему захотелось лечь рядом с ней.

Обручальное кольцо она сняла. Он нашел его на бархатной подушечке, на столике рядом с кроватью, надетое на воткнутую иголку. Он коснулся его пальцем, думая о гусях на ее картине, о том, как она безжалостно вышвырнула их на поверхность.

Хью снял круглую золотую полоску с безымянного пальца и положил ее поверх кольца невесты с бриллиантом в платиновой коронке, подаренного так давно.

Девять дней спустя, вернувшись в Атланту, Хью все еще чувствовал такую же обреченность, как и в ту ночь.