Эрик отнял руку от раны, и Оттара, хоть и не боялся он вида человеческого мяса, затошнило. Окровавленные пальцы сомкнулись на рукояти палаша.
— Погоди, — придержал его белобрысый.
Нагнулся, набрал в горсть снега, пропитавшегося кровью Эрика, и внезапно бросил его в лицо Оттару. Толпа ахнула, к белобрысому кинулись секунданты, без церемоний вытолкали за ограждение. Оттар стер с кожи красную холодную кашу, облизнул соленые губы. Что хотел показать белобрысый, Оттар не знал и не хотел гадать. Может быть, выразил презрение. Может, заклеймил предателя. Неважно.
— Поединок не закончен, — выплюнул Эрик сквозь стиснутые зубы.
— Да ты что, смеешься?! — Оттар деланно расхохотался, чувствуя, как задрожали колени. — Драться с тяжелораненым — все равно, что зарезать младенца! Для меня нет чести в продолжении поединка.
Эрик, серый от гнева и кровопотери, сделал два шага к нему. Правая рука висела плетью.
— У тебя вообще нет чести. Мы дали слово драться до смерти. Еще никто не погиб, и мы оба можем держать оружие. Дерись!
Оттару оставалось или продолжать бой, или сдаваться. Его не устраивало ни то, ни другое. Он выбрал третий путь — путь великодушного рыцаря, роль которого так хорошо удавалось играть перед Фридой.
— Послушай, Эрик, наши силы неравны. Я не могу перешагнуть через свои убеждения и убить слабого. Пусть в этом поединке не будет победителей. Я готов взять назад все свои слова. Ты достоин подлинного уважения, и твоя смелость, как и честь, неоспорима.
Неслыханное дело — чтобы явный победитель признал себя неправым! Оттар рассчитывал, что Эрик согласится, и тогда поединок закончится с сохранением жизни и чести обоих дуэлянтов. Но, когда увидел страшную улыбку раненого, то понял: эти условия примет кто угодно, только не болезненно гордый Эрик Хайрегард.
— Ты подлец, Оттар Горлард. Ты пользовался дружбой со мной, чтобы скрыть темные делишки. Ты приходил в мой дом и клеветал на моих родителей. Ты многое знаешь о моем клане, но никогда не мог понять, что такое — родиться Хайрегардом. Хайрегард не умеет драться понарошку. Только насмерть. Ты говорил, что я бастард, а мой отец — колдун. Эти слова не могут быть взяты назад, и они будут смыты твоей кровью. В этом поединке не будет победителей. Только живой и мертвый.
— Мы продолжим поединок, когда твоя рана закроется.
— Ты будешь драться сейчас, пес, или я перережу тебе горло! — взорвался Эрик.
Сумасшедший, понял Оттар, он просто сумасшедший! Безумец с палашом в левой руке. Кровавый полумертвый демон, во что бы то ни стало решивший уволочь на тот свет своего убийцу. И никто не мог защитить Оттара от его мести.
Он не успел моргнуть, а Эрик уже подобрался вплотную, обдав его густым запахом свежей крови. Палаш с жутким свистом распорол воздух так близко от шеи, что Оттар, казалось, почувствовал обжигающее прикосновение стали. И с трудом увернулся от следующего удара.
Никакой красоты в поединке не осталось. После ранения Эрик будто удвоил силы, но правая его рука болталась тряпкой, а кровь летела каплями во все стороны. Он осатанело размахивал палашом, а Оттару нечего и думать было подставлять под такие удары шпагу: тяжелый клинок, от которого редкие латы защитят, прошел бы сквозь нее, как сквозь деревянный прутик. Потому Оттар только уворачивался, приседал и пятился, пятился, пятился… На контратаку у него не хватало ни времени, ни сил. И шпага не слушалась, норовя вывернуться из руки. Оттар запаниковал, сообразив, что история из Писания повторяется — ему изменяет оружие, подаренное Эриком… Он беспорядочно отбивался, быстро отступая и понимая, что продержится не более нескольких секунд.
Игры кончились. Оттар неловко уклонился от полосующего удара, и тут же левое бедро опалило страшной болью. Он с криком рухнул, почти теряя сознание, а уши заложило от бешеного, торжествующего вопля толпы.
Он корчился на снегу, бросив шпагу и обеими руками зажимая рану, думая, что нога отрублена, но это не важно, потому что он все равно умрет. Задыхаясь и плача, он снизу вверх смотрел в глаза Эрика и видел в них свою смерть.
Эрик, жутко ощерившись, медленно поднял палаш. Голову снесет, понял Оттар и заорал. Эрика внезапно повело, будто клинок своим весом потащил его за собой, повернуло боком. Он сделал несколько шагов назад, удерживая равновесие, зашатался, выронил палаш и упал лицом вниз.
…Толпа разразилась криком, как выдохом. Пользуясь тем, что Гран отвлекся, Фрида выпрыгнула из коляски и кинулась в заросли безлистого по зиме кустарника. Она неслась прочь, и улюлюканье за спиной придавало ей сил. Захлебываясь слезами, путаясь в подоле и уронив одну туфельку, она выбралась наконец на параллельную аллею, где и столкнулась с выводком детей под надзором гувернантки. Фрида метнулась к ним, ломая руки и всем видом умоляя о помощи. Но чопорная старуха шарахнулась от выскочившей из кустов ободранной и неприбранной девушки, заголосила:
— Потаскуха! Да как ты смеешь! К детям! Пошла прочь, пошла!