Крест

– Не знаю. Приехали они в Кротовку без нее, точно. Должно быть, осталась в Рождественке? Хотя, дом-то их продали Ваське Тихонову. Тогда где же она? И Надежда о ней никогда не упоминала.

– Вот – вот. Вера исчезла. Факт, что фигура на кладбище, которая нашего Мишку по голове приложила, имеет какое-то отношение либо к Челышевым, а, скорее всего, к Крестовским. Это не может пропавшая Вера, той уже и в живых-то нет, наверное. А если это ее ребенок? Сын, которому она рассказала о ценностях, спрятанных на кладбище?

– Да какие ценности? Жили Мирон с Анфисой как все, работали. И Надежда учительствовала. Вот, леший, вспомнил! – Иван Савельич ударил себя ладонью по лбу, – тогда, на пожаре, Надежда совсем ополоумела. Все пыталась в одиночку с огнем справиться. Мы-то понимали, что бесполезно: вспыхнуло все сразу и сильно, и сараи, и дом, и коровник. А она все металась посреди огня, кричала. А потом прокляла всех.

– Что сделала?

– У нее крест был большой. Весь в каменьях, может и золотой даже. Вот им она и прокляла этих, сектантов. А, мож, и еще кого. Того, кого виновником считала. Сектанты-то тут же разошлись, испугались. И, правда, жутко даже мне стало. Когда пожарный расчет прибыл, одни головешки по двору лежали. Потом ее, Любаву, вытащили. Жуть! – он сокрушенно покачал головой.

– И дорогой крест, как думаешь?

– Если золотой, то, конечно. Я же его раньше не видел! Не показывала его никогда Надежда, ни до, ни после пожара.

– Значит, ребенка не она спасла! – задумчиво произнес Семен Лукич.

– Нет, точно нет. Мы бы знали. Может, душегубец сам пожалел дите?

– Скажешь то же!

– А что? Любаву пожгли, а дочку пожалели. А потом и Борису подкинули, он-то отец родной, не откажется. Ты видел девку-то? Красивая?

– Не видел. Борис с младшей приехал. Лет шестнадцать ей. Шустрая, но так, ничего особенного.

– Да так и Борьке того, ничего особенного! Это Любава была – загляденье. А уж добрая, ласковая! И у кого рука поднялась? Сема, а ты же по молодости все могилы обшарил, нет?

– Да, было дело. Ничего не нашел. А Мишка Тихонов, сын того Василия, о котором ты только что рассказывал, догадался, как тайник открывается.

– И что там?

– Не успел он разглядеть. По башке получил. Говорит, вроде, блеснуло что-то. Я думаю, может, просто искры из глаз посыпались? …

– Так у Васьки сын!

– И не один. Еще Санек, одиннадцатый год пошел. А Елена уж несколько лет, как вдовствует.

– Это знаю я, что Василий умер. Они с отцом-то его в один год! Один вот я никак на тот свет не отправлюсь…, – старик призадумался.

– Иван Савельич, ко мне не хочешь ли перебраться? Один я, не стеснишь!

– Нет уж. Полька вон в город зовет, квартиру купили. В кредит. Говорит, продавай дом, участок, за квартиру расплатимся. А я – нет. Какой из меня городской? Задохнусь там, в асфальте! Ты наезжай ко мне иногда, а то вокруг одни бабки старые, поговорить не с кем!

– Спасибо, Иван Савельич.

– И Борьку вези. Посмотрю, что из него стало. Женился, говоришь? А как убивался по Любаве, смотреть больно! И женился! Да…, – Иван Савельич пошел по дорожке к калитке.

«Да, в старости человек к земле тянется», – подумал Семен Лукич, глядя на согбенную спину старика.

– Ты доживи до моих девяноста, Семка, а потом посмотрим, какого ты росту будешь! – повернулся к нему бывший тесть, хитро прищурившись, – а будешь и дальше по девкам таскаться, еще раньше в землю сляжешь! Праведно надобно жить, тогда и умирать будешь в тиши и спокойствии. А ты, смотрю, как был шелапутом, так и остался!

– Ты, Иван Савельич, мысли, что ль читаешь?

– А что их у тебя читать? У тебя все на лбу писано, – усмехнулся старик в бороду, – Бывай здоров, зятек. Борьке поклон свези от меня.

Обратно Семен Лукич ехал осторожно, старательно сбавляя скорость в опасных местах. Выпитая водка уже давно выветрилась, но он мешали мысли, роем крутившиеся в голове. Вроде, все стало на свои места. Фигура – из клана Крестовских, почти что факт! Но где ее теперь искать? Стоп! Крестовский – тесть Махотина! Его матерью могла быть Вера, сестра Анфисы. Она никуда не исчезала, просто уехала в город. И родила сына. Евгения. Нужно спросить у Махотина, мать Крестовского звали Верой? Он должен знать. Но тогда фигура – это Крестовский. Что-то не вяжется! На кой ему сокровища, у него своих денег до черта? Или жадный такой? В любом случае, проверить нужно.

Лукич прибавил газу. Вскоре вдалеке показалось кладбище родной Рождественки.

Глава 42

Кучеренко Владимир Осипович был зол. Не просто зол, а взбешен. Тупые люди его бесили всегда, но никогда он так не мог подумать про своего друга. Туп, слеп и глух! Крестовский его не слышит или не хочет? Тупит или делает вид, что не понимает? Последние десять лет им и рот открывать не обязательно было, чтобы понять друг друга. А если и открывали, то говорили одно и тоже. Слово в слово. А тут! Что же эта стерва с ним сделала?