Крест

«Достаточно погнать человека под выстрелами, и он превращается в мудрого волка; на смену очень слабому и в действительно трудных случаях ненужному уму вырастает мудрый звериный инстинкт».

Знал, ох знал, непростой русский писатель Михаил Афанасьевич, человеческую психику! Сам, на своей шкуре испытавший гонения и притеснения властей, вскормленный этим противоречивым временем он, как никто понимал — в безвыходной ситуации и кроткий кролик может вести себя как волк.

Матвей мгновенно и, как-то уже привычно, собрался — организм вновь включил все свои резервы. Быстрым шагом вернулся в кухню, вызвав оторопение у Андрея и Гюльчатай. Осмотрелся и очень по-деловому спросил:

— Андрей! Здесь есть еще выход?

Старый и прожженный Андрей по виду Матвея и тону вопроса сразу же смекнул — дела приобретали нехороший оборот. Он резко опустился на табурет, враз скукожившись и сделавшись еще меньше.

— Нет… нет! — запустил он руку во взъерошенные донельзя волосы, — хотя… нет… а что такое? Зачем тебе выход?

Гюльчатай одним плавным движением перетекла к окошку, встала сбоку и, не трогая занавески, пристально вгляделась во двор. Получилось это у нее очень и очень ловко и даже профессионально — видимо, непроста была старушка, непроста. Андрей, приоткрыв рот, проследил за ней и поднял жалкий взгляд на Матвея.

— Эт-т-то, что, корефан?

Матвей скривился, бросил сумку под ноги, еще раз огляделся в поисках оружия. Страха не было и в помине, была только злость и ненависть. Сделав шаг, взял в руки большой кухонный нож, висящий на магнитном держателе. Сжал в побелевших руках, и сердце сразу наполнилось уверенностью — оружие, даже такое, это весомый аргумент в предстоящей схватке.

Он ведь прекрасно понимал — если не получится сбежать, здесь и будет его последний «пункт ожидания». Ему не простят сопротивления, он это сразу понял, только раз взглянув в холодные глаза главаря. Чему быть, того не миновать. И единственное что он теперь знал — он будет убивать! Отбросив все то, что делает человека винтиком общества — стыд, жалость, терпение. Главное — спастись, любой ценой.

Вот о чем он не хотел думать сейчас, так это о том, как враги узнали, где он. Потом… все потом.

Он посмотрел на испуганного Андрея и жестко произнес, махнув рукой в сторону окна.

— Это мои враги, Андрей! И они хотят убить меня!

Андрей совсем скис и безвольно опустил руки меж колен. Гюльчатай оторвалась от окна и быстро прошла в комнату. Матвей, неотрывно глядя в бегающие глаза Андрея, так же жестко продолжал:

— Я прошу — задержите их! Вам они ничего не сделают… скажете — я еще вчера ушел!

Он залез в карман, достал початую пачку денег и бросил ее на колени Андрея.

— Вот возьмите! Здесь денег хватит надолго! Ну?

Андрей дрожащими руками взял пачку и непонимающе посмотрел на нее. Пробормотал побелевшими губами.

— Как же это? Что это? Зачем же, а?

В это время в дверь громко и требовательно застучали. Мужчины одновременно вздрогнули и посмотрели друг на друга. Матвей подобрал сумку и сделал шаг назад. Из комнаты раздался звон разбитого стекла, потянуло сквозняком. Выглянувшая из проема Гюльчатай тронула его плечо и кивнула за свою спину. Матвей тут же сообразил — она приготовила ему путь к бегству.

Он сделал шаг, но тотчас остановился. Судьба Андрея его мало волновала — он был уверен, что старый пес выкрутится как-нибудь, но вот Гюльчатай… Какие-то невидимые и чувствительные нити связали их. Глядя на нее, он понимал — она не будет договариваться, а будет драться, так же как собирался он. Насмерть.

Он заколебался, но Гюльчатай, словно прочитав мысли, очень мягко коснулась пальцами матвеевской щеки и забрала нож из его руки. Затем, сурово сжав губы, толкнула Матвея в спину и решительно вышла в сенки. Матвей отбросил лишнюю рефлексию — пусть все будет так, как должно быть и, крепко сжав ручки сумки, вошел в комнату. Он услышал скрип открываемой двери и невнятное бубнение главаря, перемежаемое громким голосом Гюльчатай, что-то объясняющей на непонятном, гортанном языке.

Через разбитое окно, выходящее в заброшенный и захламленный сад, Матвей быстро вытолкал сумку наружу. Прислушался. Градус объяснения в сенках все повышался, может, от того, что к ним присоединился Андрей, и вот-вот грозил перейти в открытое столкновение. Матвей вновь заколебался.

Проклиная свою нерешительность, шагнул было в кухню, но в этот момент все дипломатические методы переговоров были исчерпаны, и в сенках раздался громкий удар и женский визг.

Матвей, вываливая остатки стекла, с трудом протиснулся в окно и упал в кусты малины. Пригнувшись, продрался сквозь колючее препятствие, провожаемый громким ревом Андрея:

— Ах вы — с-с-суки! Бабу бить? Не взять вам, козлы, десантуру! За родину, за ВДВ!

Глава 2

Он бежал так, что встречный ветер выбивал слезу из глаз. Слезу, которой не было — не имеет права изгой на сантименты. Он снова должен бежать — бежать от так и не случившейся дружбы, бежать от укоров совести, переступая через собственное «я». Бежать, забывая кто он и зачем родился, потому что главная цель беглеца — бег.