Крест

Часть ночи Кристин вместе с одним из доврских крестьян и с братом Арнгримом бодрствовала и поддерживала огонь в костре. На севере занимался светло-желтый рассвет – серебристое и спокойное лежало там горное озеро. Плескались рыбы, и на поверхности озера то и дело всплывали круги. Но по ту сторону, у подножия горных пиков, озеро все еще отражало черную мглу ночи. Один раз оттуда донесся к ним ужасный, пронзительный крик – монах испугался и крепко сжал руки своих спутников. Кристин и крестьянин сначала было подумали, что это какой-нибудь зверь, но тут они услыхали шум осыпающихся камней, словно кто-то спускался по каменистому склону; а затем снова раздался чей-то грубый оклик – похоже было, что кричит мужчина. Монах принялся громко молиться. «Jesus Kristus, soter»,1 (Иисус Христос, спаситель {лат.) – разобрала Кристин и «Vicit leo de tribu Juda».22 (Лев из колена Иудова победил (лат.). Но тут они услыхали, как где-то под горой хлопнула дверь.

Вставал серенький рассвет, все более отчетливо проступали каменистые осыпи и заросли березняка по ту сторону озера. Тут сидящих у костра сменили второй крестьянин из Довре и человек из Осло. Последнее, о чем подумала Кристин, засыпая у костра, было: если и впредь они будут совершать столь маленькие дневные переходы, то она вынуждена будет побираться по усадьбам, когда они спустятся вниз, в Гэульдал. Ведь ей еще придется дать при расставании денег нищенствующим монахам.

Солнце стояло уже довольно высоко в небе, а утренний ветерок затянул легкой рябью потемневшее озеро, когда замерзшие паломники собрались вокруг брата Арнгрима, читавшего утренние молитвы. Брат Тургильс сидел скорчившись, стучал зубами от холода и, бормоча вместе со всеми молитвы, изо всех сил старался удержаться от кашля. При виде этих двух пепельно-серых монашеских ряс, ярко освещенных утренним солнцем, Кристин сразу же вспомнила, что видела во сне брата Эдвина. Правда, она уже не могла вспомнить, что именно ей приснилось, но она преклонила колена и поцеловала руки монахов, прося их благословить паломников.

По плащу на бобровой подкладке все прочие паломники догадались, что Кристин была не из простых. А после того, как она упомянула невзначай, что ей уже дважды случалось проделывать этот путь по королевской дороге через Доврские горы, она стала своего рода вожаком для этих странников. Крестьянам из Довре никогда раньше не приходилось подниматься в горы выше Йердкинна, а жители Осло и округи здесь и вовсе не бывали.

Вечернее богослужение еще не начиналось, когда путники пришли в Йердкинн, и, отстояв службу в часовне, Кристин одна отправилась в горы. Ей захотелось отыскать ту тропинку, по которой она некогда шла вместе со своим отцом, и то место у ручья, где она сидела вместе с ним. Места этого она не нашла, но ей показалось, что она отыскала пригорок, на который взобралась тогда, чтобы еще раз посмотреть ему вслед, когда он уезжал от нее. Впрочем, здесь все возвышенности, окружавшие лощину, очень походили друг на друга.

Она стояла на коленях среди красной толокнянки на вершине холма. Надвигались серые летние сумерки – воедино сливались поросшие березняком склоны невысоких гор, серые осыпи и бурые полосы болот. Но над широко раскинувшимися гористыми просторами вечернее небо опрокинуло свою бездонную светлую чашу. Белым пятном отражалось небо в стоячей воде, преломленным и более бледным казалось его отражение в небольшом горном ручейке, который, шумно пенясь, бежал по камням, а потом выбегал среди светлых каменистых мелей вокруг небольшого озера на болоте.

Снова нашло на нее это чувство, чувство удивительно лихорадочного внутреннего видения. Река напомнила ей ее собственную жизнь: подобно ей, стремительно неслась она сквозь глухие дебри быстротечного времени, вспениваясь и взволнованно рыча перед каждым камнем, который ей предстояло преодолеть. Свет вечной жизни мог найти лишь свое слабое, преломленное и бледное отражение в ее жизни… Но в уме Кристин-матери шевельнулась какая-то смутная мысль: переживала ли она страх, горе или любовь, все равно ее земная и своевольная душа только тогда воспринимала отблеск света небесного, когда плоды ее греха приносили ей каждый раз одно лишь горе… «Слава и хвала тебе, Мария присноблаженная. Благословенна ты в женах и благословен плод чрева твоего – Иисус, проливший кровь свою за грехи наши…»