Крест Евфросинии Полоцкой

– Не мучь ты меня, – он махнул рукой. – Поезжай с Богом, хорошо тебе поплавать.

Сказал и сразу же по лицу секретаря понял: никуда отец Михаил без него не поедет. И не потому, что так уж предан и верен. Глупости какие, разве этим верность и преданность измеряются. А не поедет, потому что угодить хочет. Молод, амбициозен. Льстив и подобострастен. Рассчитывает со временем получить рекомендации, занять более высокую должность, чем секретарская. Но объяснять ему, что чем выше по церковной лестнице поднимаешься, тем меньше в тебе самом Бога остается, бессмысленно. Не поймет отец Михаил, что правы были те епископы, которые, надев саккос и омофор,[36] мечтали о простом иноческом послушании, да скромных кельях, да нескольких просфорах для трапезы.

Не поймет, потому что сейчас еще принадлежит себе и Богу. И нет у него многочисленных хлопот, связанных с епархией. А потому и страха нет, что предстанет перед Судом Божьим, а говорить о сокровищнице добрых дел и хранении верности Господу особо нечего. Не цитировать же свой еженедельник, в самом деле…

«Он что, шпионит за мной?! – с неудовольствием подумал епископ, когда дверь в его покои снова отворилась и на пороге появился отец Михаил. – Только с коленей успел подняться, а он уже тут как тут. Вот секретарь, вот пострел, прости Господи».

– Пожалуйста, это газеты, письма и прошения. А здесь, – отец Михаил открыл папку, – документы. Несколько бумаг надо подписать срочно. Мне подождать или вы сами сначала с ними ознакомиться желаете?

Епископ, доставая из футляра очки в тонкой золотистой оправе, кивнул.

– Жди, если быстро.

Протянув папку, отец Михаил расправил рясу и деликатно присел на краешек стула.

Глаза епископа быстро заскользили по строчкам.

Так, указ о назначении иеромонаха Петра в штат Богородице-Смоленского монастыря. Священник Павел зачисляется в клир Спасо-Преображенского храма. И еще одно назначение. С ним тоже согласен.

– Неоднократно являлся на службу пьяненьким, – хихикнул отец Михаил, зорко наблюдавший за тем, как владыка перебирает бумаги. – Смущал прихожан неподобающими речами. И прихожанок… скажем так, смущал.

Вздохнув, епископ поставил свою размашистую подпись под указом о запрещении в связи с недостойным поведением иеродиакону Георгию в священнослужении и зачислении в штат.

Сердце тревожно заныло. На секунду вдруг показалось, что это у отца Алексея возникли такие серьезные проблемы.

– Иди уже, – тихо сказал епископ Антоний, – потом тебя позову.

Дождавшись, пока секретарь выйдет, он быстро разобрался с остальными документами. Но отца Михаила звать не стал. Бумаги в его руках имели обыкновение появляться снова и снова.

Владыка встал из-за стола, потер затекшую поясницу.

За окном уже трудились монахи, подметали дорожки, занимались цветами на клумбах.

Мысли об отце Алексее не отпускали.

А ведь была возможность, думал епископ Антоний, отправить отца Алексея в комиссию по православно-католическому диалогу. Священник, судя по их беседам, не против экуменизма. Конечно, ничего хорошего, по сути, в экуменизме нет. Наоборот, смущается паства. И католики христиане, и православные христиане, а какая вера лучше, а зачем такое разделение? Возникают у паствы вопросы. Нежелательно это. Православие – вот наша исконная вера. Русская православная церковь – вот наша истинная церковь. Все должно быть просто и понятно. Но все-таки сегодня надо вести с католиками богословский диалог. Перед лицом исламизма – не ислама, а именно исламизма, а также либерализма и атеизма – сдает свои позиции христианство. Сдает. И изнутри разрушается радикальными протестантскими течениями. В этой ситуации христиане только вместе могут противостоять хаосу и пустоте, в которые толкают людей сторонники Антихриста. Поэтому богословский диалог нужен. И отец Алексей, молодой, энергичный, неравнодушный, был бы очень полезен в комиссии.

«Но тогда до его назначения руки так и не дошли, – огорченно подумал епископ Антоний, возвращаясь к столу. – А сейчас уже поздно. Но на все воля Божья. Значит, так было угодно Богу. И отец Алексей должен пройти через эти испытания. Дай Бог, чтобы этот крест оказался для него не слишком тяжелым…»

***4

Баланс магазина «Манеки-неко» летел в тартарары. Отношения с Ингой, требовавшей денег на модный платный тренинг для поступающих на актерский факультет, тоже были далеки от идеала. Но все это совершенно не волновало Гаутаму. Его не волновало ничего, кроме бампера пижонского «Лексуса», за которым его дребезжащий «Москвич» едва поспевал в интенсивном транспортном потоке.