Крест и король

– Так нам далеко не уйти, – сказал Озмод. – Весть разнесется впереди нас, по тропам, которых мы не знаем. У нас будут стычки на каждом дворе. А если попадется деревня или город, будет еще хуже.

– Я говорил вам, – повторил Бранд, – как будто ведешь выводок мышей через страну котов.

– Мы надеялись на нашего пса, – сказал Квикка.

Шеф, мгновенно встревожившись, взглянул на Бранда. Он неоднократно видел, как Бранду бросали вызов или провоцировали его во время зимней кампании в лагерях около Йорка и в Восточной Англии. Гораздо меньше оскорбляя и задевая, чем в этот раз, и притом намного более грозные противники, чем Квикка. Каждый раз следовал незамедлительный ответ с печальным результатом: сломанная рука, оглушенный оскорбитель. Но сейчас Бранд сидел недвижно, по-видимому, погрузившись в себя.

– Да, – наконец произнес он, – вы полагались на меня. И вы по-прежнему можете на меня рассчитывать. Я дал слово, что проведу вас до Гула-фьорда, и я сделаю все, что смогу, чтобы сдержать обещание. Но есть одна вещь, которую вам необходимо узнать. Если я сам и не знал этого раньше, то понял сейчас. В течение двадцати пяти зим я был воином. Начни я перечислять людей, которых убил, или битвы, в которых участвовал, – ну, это звучало бы как сага об одном из ратоборцев короля Хрольфа или о самом старике Рагнаре Волосатой Штанине. За все это время никто не посмел сказать, что я повернулся спиной и отступил, когда скрещиваются копья.

Он грозно огляделся:

– И вы это видели! Мне нет нужды здесь хвастаться. Но битва с Иваром что-то отняла у меня. Меня много раз ранили, и не раз я был на краю погибели. В душе, впрочем, я никогда не чувствовал, что погибаю. Но когда Ивар отразил мой удар, и проткнул меня мечом, и я ощутил его клинок в своем брюхе, я понял, что даже если выдержу и переживу этот день, то дня через два все равно умру. Я просто знал это. Все длилось не больше одного удара сердца, но я никогда этого не забуду. Даже после того как Ханд заштопал мои разорванные кишки, вылечил меня от лихорадки и выпустил гной. Сейчас я так же крепок, как был когда-то. Но я не могу забыть то, что однажды пережил. – Он снова поглядел на слушателей. – И понимаете, беда в том, что здесь, в горах, где в каждом местечке есть свой ратоборец, да еще они все время занимаются этим mannjafnathr, сравнением воинов, чтобы выяснить, кто из них самый грозный, они могут об этом догадаться. Тот человек на хуторе знал, что он мне неровня, он знал, что я убил дюжину таких сиволапых прежде, чем у меня отросла борода. Но он ведь заметил, что сердце у меня к драке не лежало. Если бы он еще чуть-чуть поразмыслил, он мог бы решиться и рискнуть.

– Ты так же силен, как всегда, – сказал Озмод. – Ты бы убил его. И это было бы лучше для всех нас.

– Думаю, что убил бы его, – согласился Бранд. – Это был всего лишь петух на своей навозной куче. Но когда у человека душа уходит в пятки, происходят самые странные вещи. Я знавал великих воинов, у которых моча струилась по штанам, и они смирно ждали, пока их зарежут. Они застыли – Валькирии, дочери Одина, Вестницы смерти, набросили на них свои путы страха.

Англичане погрузились в молчание. Наконец снова заговорил Озмод:

– Значит, так. С этих пор нам лучше во всех селениях держаться кучно и быть наготове. Алебарды на виду, арбалеты взведены. Хотел бы я, чтобы те недоумки увидели, как бьют наши арбалеты. Тогда бы они испугались побольше. Жалко, что нельзя застрелить кого-нибудь просто для примера. – И еще одно, – добавил он. – Эдит пошла за тот сарай не просто потому, что такая глупая, вы же понимаете. Ее туда позвали. Женщина. И женщина, говорящая по-английски, а не по-норманнски. Она, наверное, услышала, как мы говорим меж собой. Рабыня. Она здесь уже двадцать лет.

Бранд тяжко кивнул.

– Они берут рабов в Англии уже лет пятьдесят. Думаю, не ошибусь, что каждый крестьянский двор на Севере имеет по одной рабыне для помола зерна, а то и с полдюжины их; и еще мужчин-трэлей для тяжелых полевых работ. И чего же она хотела?

– Конечно, хотела, чтобы мы взяли ее с собой. Заговорила с Эдит, потому что надеялась, что та ее пожалеет. А потом из-за угла вышли мужчины, должно быть, следили.

– Так ты поговорил с рабыней? – спросил Шеф, отвлекаясь наконец от своей внутренней борьбы. – Что ты ей сказал?

– Сказал, что ей нельзя пойти с нами. Слишком опасно для нас. То же самое мне надо было сказать Эдит и остальным, даже если им грозило оказаться с перерезанной глоткой в могильнике какого-нибудь королевского недоноска. Та женщина была из Норфолка, – добавил Озмод. – Ее увели из Нориджа двадцать лет назад, еще девочкой. А теперь она здесь состарится и здесь же и умрет.

Они с Квиккой встали и ушли, принялись раскладывать свои одеяла.