— Это большая честь для меня, — поклонился Менагем. — Прикажи, госпожа моя, и я велю своим слугам помогать на пиру — кувде — готовить пищу и разливать вино. Не отказывай мне, прекрасная Русудан, потому что сердце мое переполнилось благодарностью к тебе за гостеприимство. Хочу я тебе отплатить добром.
— Хорошо. Прикажи своим слугам, пусть придут и помогут нам.
— Госпожа! Есть у меня еще подарок для тебя. Это большое красивое зеркало. Вели — и отнесут его мои слуги в твою опочивальню.
Русудан приняла этот дар, и степняки смогли узнать, где находится ее комната и как она охраняется.
Когда Менагем вернулся на постоялый двор, его люди составили подробный план похищения.
Вечером отправился хитроумный рахдонит на кувд и сел за стол на предложенном месте. Несколько степняков помогало на кухне. Зорко наблюдал Менагем за гостями и хозяевами замка. Много молились аланы за столом и поминали храброго Оса Багатара. Вместе с ними поминал его и Менагем, на лице его читалась искренняя скорбь по погибшему царю.
На стол подавал племянник царя — он гордился этим, потому что почетным считалось у алан подавать на стол во время кувда. На пиру было много гостей, старшим оказался дядя Оса Багатара. Присутствовал на кувде византийский епископ и посол из халифата, который следил за караванами, что вели через Дарьалан купцы-мусульмане.
Настало время, и певцы начали слагать песни играя на двенадцатиструнных фандырах. Один из самых именитых сказителей — слепой алдар Созруко, потерявший зрение во время сражения с булгарами, запел старинную балладу, которую присутствующие слушали, затаив дыхание. Полился могучий голос Созруко, возносящийся над нежными трелями струн фандыров:
Когда песня закончилась, пирующие несколько минут сидели молча, находясь под ее впечатлением. Тишину нарушил десятилетний отрок — дальний родственник царя по линии матери. Он помогал прислуживать на пиру и, проходя рядом, негромко спросил луноликую Русудан:
— Дорогая сестрица, неужели и вправду есть мертвая и живая вода?
Прекрасная Русудан хлопнула в ладоши, привлекая внимание пирующих:
— Мой брат спрашивает, есть ли живая и мертвая вода? Кто ответит ему? Может быть, ты, Батрадз? — спросила она начальника стражи — сурового, закаленного в боях воина.
Встал тогда Батрадз и, немного подумав, начал свою речь, показывая на стену, где висели мечи:
— В любом мече заключена жизнь и смерть для врага. Я могу убить поверженного неприятеля, отрубить ему голову, а могу и пощадить, отпустив на все четыре стороны. Одна сторона меча — живая вода, другая — мертвая. Больше мне нечего сказать, досточтимая царевна. — Произнеся эти слова, алдар грузно опустился на стул.
Улыбнулась тогда Русудан и перевела взгляд на мусульманского посланника:
— А ты что скажешь, уважаемый Умар? Верите ли вы, мусульмане, в живую и мертвую воду?
Мусульманин неторопливо ответил:
— Эта прекрасная песнь вдохновила меня на следующие слова. Воистину можно сказать, что слова священного Корана есть живая вода, напаяющая всю вселенную. От этой живой воды произрастает лоза вечного мира и гроздья неувядающей мудрости. Что же касается мертвой воды, то храбрейший Батрадз прав. На мой взгляд, это меч халифа Абу Джафара Абдаллаха, ведущего священный джихад. На конце его меча неумолимая смерть, устрашающая язычников и заставляющая их произнести шахаду и тем самым припасть к живой воде слов Корана, который Всевышний передал пророку Магомету, да благословит его Аллах и приветствует через ангела Джабриила…
После ответа мусульманина царевна обратилась и к рахдониту: