Крест и свастика. Нацистская Германия и Православная Церковь

Уже 26 июня, через 4 дня после начала войны и проведенного у него обыска, митр. Анастасий при посредничестве генерала Шредера послал в РКМ письмо с просьбой исходатайствовать ему разрешение на проезд в Берлин. Владыка хотел обсудить с германскими ведомствами вопрос об удовлетворении духовных нужд на занятых русских территориях и организации там церковной власти. РКМ, традиционно занимавшее по отношению к РПЦЗ благожелательную позицию и, кроме того, усмотревшее в письме повод для себя заняться церковными делами на Востоке, сразу же ответило согласием. 12 июля архиепископ Берлинский и Германский Серафим (Ляде) написал митрополиту: «Рейхсминистерство… сообщило внешнеполитическому ведомству и государственной полиции, что Ваша поездка в Германию не вызывает возражений» [340]. Но другие, гораздо более влиятельные ведомства, прежде всего Министерство занятых восточных территорий и МИД, занимали противоположную позицию. Категорическое неприятие у них вызывал сам факт возможных переговоров РКМ и митрополита. Поэтому в середине июля Анастасий получил первый отказ по поводу разрешения на поездку в Берлин.

После этого последовали новые многократные попытки. 29 июля митрополит встречался с генералом Шредером и уполномоченным МИД в Белграде Бенцлером. Последний, еще не зная о мнении своего начальства, обещал помочь в получении требуемого разрешения. В тот же день он действительно послал руководству телеграмму с рекомендацией пойти навстречу просьбе митрополита. Незадолго перед этим в МИД поступило письмо РКМ от 11 июля, а затем вскоре и негативный отзыв министра занятых восточных территорий А. Розенберга «из соображений принципиального характера». В самом МИД считали так же. В заметке начальника реферата культуры Гранова от 12 августа выдвигались возражения против предложения РКМ и утверждалось, что «регулирование отношений Православных Церквей за границами рейха не является задачей и правом Церковного министерства, а целиком относится к компетенции Министерства иностранных дел» [341].

В начале и конце октября 1941 г. митр. Анастасий еще дважды встречался с Бенцлером и передавал ему ходатайства о поездке в Берлин. Но каждый раз на запросы своего уполномоченного МИД отвечал категорическим отказом. 12 декабря он наконец отправил официальный ответ на письмо РКМ от 11 июля, в котором дипломатично объяснил свое нежелание разрешить поездку тем, что «принимая во внимание еще неясные церковные отношения на занятых восточных территориях, привлечение представителей Русской Православной эмигрантской Церкви к регулированию русских церковных вопросов пока представляется нецелесообразным» [342]. Но фактически речь шла о целенаправленной политике изоляции Архиерейского Синода, создавались препятствия даже его контактам с Берлинским архиеп. Серафимом.

Митр. Анастасий долго не терял надежду на появление возможностей активной церковной деятельности в России. В связи с этим в июле канцелярия Синода стала рассылать русским священникам в Югославии опросные листы с целью выявления желающих ехать на Родину. К 26 июля в соответствующем списке зарегистрировались 12 человек, к 7 августа уже 19–10 протоиереев, 7 священников, 1 игумен, 1 протодиакон и т. д. В ответ на запрос свящ. Вячеслава Зейна канцелярия отвечала 12 августа, что «пока производится только учет русского духовенства, которое пожелало бы при первой возможности поехать в Россию для миссионерской работы там и удовлетворения духовных нужд православного населения… Выражающим желание ехать в Россию надо иметь в виду, что, вероятно, ехать можно будет без семьи и первоначально на очень тяжелые условия жизни» [343].

О желании служить на Родине заявило большинство проживавших в Югославии русских священников. Но митр. Анастасий понимал, что для возрождения церковной жизни их нужно гораздо больше, и поэтому, согласно заметке канцелярии Синода от 3 августа 1941 г., планировал обсудить в Берлине с РКМ вопрос об организации в Белграде шестимесячных пастырских курсов примерно на 100 человек. Все эти планы реализованы не были. Их неудачный исход хорошо характеризует письмо из Вены архиеп. Серафима митр. Анастасию от 12 августа 1942 г.: «По вопросу о посылке священников в Россию: к прискорбию, по всем данным высшие правительственные власти относятся пока еще отрицательно к положительному решению этого вопроса. Я возбудил несколько таких ходатайств, но без успеха. По всей вероятности, власти подозревают, что заграничное духовенство является носителем политической идеологии, неприемлемой для германских властей в настоящее время. Мне даже не удалось получить разрешение на переезд в Германию некоторых священников из-за границы (напр., о. Родзянко), а по дошедшим до меня сведениям, разрешение не было дано, потому что эти священники якобы работали вместе с политическими эмигрантскими организациями» [344]. Предположение архиеп. Серафима о причине негативного отношения германских ведомств было совершенно правильным.