Крест и звезда генерала Краснова, или пером и шашкой

Он отмечает гигантскую работу, проведенную командованием Русской Императорской Армии после японской войны с целью устранения упущений в боевой подготовке и материальном снабжении российских войск. По всем параметрам наша армия 1914 года стояла выше армий возможных противников (во всяком случае — австро-венгров), что и показала со всей наглядностью поистине блестящая Галицийская операция 1914 года. Генерал Краснов говорит о прекрасном офицерском составе, об урядниках и казаках полка, об укомплектовании его сверх штата (имея в виду 6-часовую мобилизацию) людьми, конским составом и всевозможным воинским довольствием. Сотни полка насчитывали по 16 рядов во взводах (вместо штатных 14–15).

Один из лучших инструкторов кавалерии в Императорской Армии, полковник Краснов, за отпущенное ему недолгое время, сумел отшлифовать вверенную ему часть до гвардейского блеска по выездке и боевой подготовке, что отмечалось высоким начальством и, в частности, генералом А.А. Брусиловым (который сам был Божьей милостью конником) сразу после маневров. Да, все в полку Краснова было готово к грядущей войне. Но хотели ли мы ее? — вспоминал генерал Краснов свои тогдашние мысли и чувства. Военных часто обвиняют, что именно они — главная причина возникновения войны. Их честолюбие, их славолюбие и даже, будто бы, корысть увлекают их на войну.

Хотели ли мы войны?

Петр Николаевич убедительно показывает, что строевой русский офицер, строевой начальник — как охранитель покоя и безопасности Российской Империи — не мог хотеть войны с Германией и не хотел ее.

Но было, — пишет он далее, — у нас, кадровых офицеров, людей военной касты, отдавших всю жизнь военному делу, одно совсем особенное чувство.

Мы сознавали, что теперь мы готовы к войне, и мы знаем, что такое война, и как в ней нужно поступать. У нас не повторятся ошибки Русско-Японской войны, и потому было сознание, что теперь мы победим, хотя бы и самих немцев, о непобедимости которых мы были наслышаны со школьной скамьи. И было это чувство подобно чувству школьника перед экзаменом из какого-нибудь особенно трудного предмета. И страшно…и хочется быть вызванным, потому что знаешь, что ответишь хорошо. Мы знали, что на новой войне мы ответим хорошо…на двенадцать баллов! Как переменилась Русская армия после Японской войны! Нельзя и сравнивать того, что было, с тем, что есть. Я помню Донские армейские полки за год до Японской войны на больших курских маневрах. Плохие лошаденки, небрежная неряшливая седловка, оборванные вьюки, сосновые пики различной длины, потому что они ломались, и ломались обычно на конце, где петля, и их не заменяли, но перевязывали, петлею к обломку, и такие пики производили впечатление игрушечного дреколья; на маневре жиденькая одно-шереножная лава, вялое гиканье, стрельба с коня и джигитовка. В пехоте — густые цепи, близкие поддержки в сомкнутом строю, атаки с музыкой и барабанным боем, плохое самоокапывание, батареи на открытых позициях, выровненные, как на картинке — все это теперь, а прошло едва десять лет, казалось нам точно прошедшим веком. У нас было все новое и по-новому. Мы знали между тем, что соседей наших (австро-германцев) это новое почти не коснулось. И потому — в общем нежелании войны — было и некоторое хотение помериться силами, держать экзамен, ибо знали мы, что на этот раз выдержим и победим. В Японскую войну кавалерия выступала без биноклей, даже и у офицеров. Теперь И.Н. Фарафонов в полковом цейхгаузе с гордостью подвел меня к стене, увешанной длинными рядами биноклей в футлярах.

— Эти, в желтой кожи футлярах — цейсовские, на всех офицеров полка, — сказал он мне.

— А те, в черных, очень хорошие призматические — на урядников полка.

И вот в душе боролись сложнейшие чувства: с такими людьми и лошадьми и с таким богато снаряженным полком мы, несомненно, победим…И нам хотелось победы. Но, победив, мы потеряем и людей, и лошадей, и все это снаряжение и имущество…Болью сжимало сердце, ибо, с чем останешься?

— Так вы думаете, Иван Николаевич, — выходя из цейхгауза, сказал я, — войны не будет?

— Кто это знает, кроме Бога? Но верю — Государь не допустит войны. Ну, а когда все это в войне потеряем? Что останется? Вы знаете, что «дома» делается. Пропаганда и брожение придавлены, но они идут, а если мы все это потеряем — Фарафонов широким жестом показал на цейхгауз, у которого полковой каптенармус с разводящим навешивали замки и накладывали печати, — с чем и с кем мы пойдем бороться с подлинными врагами России?…

Мыслящие офицеры Русской Императорской армии в 1914 году понимали, кто является подлинным врагом России.

К несчастью, худшее из того, что могло случиться, случилось.

«В 1914 году, говоря словами самого Петра Николаевича из его романа «За Чертополохом», — тем, кому нужно было погубить Россию, мировому масонству, удалось втравить ее в войну».