Крест Иоанна Кронштадтского

Она сидит здесь уже – Маша обернулась на стену и взглянула на маленькие царапинки, которые наносила вилкой на стене у кровати, – раз, два… уже семнадцать дней. Она научилась различать малейшие шорохи и звуки, раздававшиеся наверху. Различать шаги. Теперь она заранее знала, когда ей ждать своего ненавистного гостя. Он приезжал обычно под вечер. Иногда пьяный, иногда трезвый. Трезвый он приходил к ней быстрее, а пьяный мог подолгу к ней не заглядывать. Несколько раз он приезжал с компаниями, с другими женщинами, но к ней все равно почему-то приходил. Зачем? Привык, может быть?

Маша больше не делала попыток его соблазнить, просто терпела и все. Терпела, думала в это время о себе, о том, что ей делать, когда заключение ее закончится, и ни разу не вспомнила о своей беременности. Ни единого раза! Наверное, она монстр. Чудовище, эгоистичное и жестокосердное! Иначе как она могла забыть? Ведь говорят, что материнский инстинкт у женщины самый сильный. У нормальной женщины. А она?

Маша сидела на кровати, обняв руками поджатые колени и глядя в темноту заплаканными глазами. Да-а. Выходит, она и вправду законченная эгоистка, которая не привыкла думать ни о ком, кроме себя. Всегда думали о ней. Мама с папой обожали ее и всегда о ней заботились. А она о них? Нет, как-то не приходилось. Она была сперва маленькой, потом молодой и неопытной. Затем появился муж, и она попыталась заботиться о нем, а на самом деле по привычке заботилась о себе, пока муж не сбежал. И вот теперь ребенок.

Ребенок. Все вышло совершенно случайно. Неожиданно. Не запланированно. Они с Ильей были женаты почти год, и ничего такого не произошло. А тут один-единственный вечер – и вот пожалуйста.

Это было два месяца назад. Маша сидела дома, потому что был понедельник, лил дождь, у Лариски было свидание, а остальные подруги и знакомые в такую погоду предпочитали на улицу не соваться. Маша смотрела телик, когда раздался звонок в дверь. Она даже перепугалась. Так спонтанно никто к ней никогда не заглядывал. Может, соседи?

За дверью стоял Илья.

В первый момент Маша обрадовалась, но потом посуровела, вспомнила мамины наставления и открыла дверь с мрачным, недовольным лицом. Наверняка пришел выяснять отношения или мириться. В обоих случаях стоит показать, кто здесь пострадавшая сторона.

– Привет, – неуверенно поздоровался Илья и, потоптавшись в прихожей под ее суровым нелюбезным взглядом, попросил разрешения войти. Разрешила. Строго, холодно так, чтобы мама гордилась.

Выглядел он плохо. Похудевший, подавленный, и глаза грустные, печальные даже. Сразу захотелось обнять его, погладить по щеке. Но нельзя. Мама не одобрит, потому что надо фасон держать.

Илья прошел на кухню, попросил чаю. Попили. Потом перешли в гостиную. Он завел разговор ни о чем. Маша, устав хмурить брови и ждать объяснений, расслабилась, и разговор их стал дружеским, теплым. Просидели весь вечер. Так хорошо, уютно, по-семейному.

Да, пока были женаты, так вот редко случалось посидеть, а тут вдруг получилось. И Маша радовалась в душе, что он зашел, и даже несмело, стыдясь самой себя, хотела, чтобы он остался. Чтобы не чувствовать унылого одиночества, не бродить перед сном по пустым комнатам, уговаривая себя, что пора ложиться спать. Чтобы просыпаться, чувствуя теплые заботливые объятия. И мечты эти отодвигали вдаль прежние обиды и наполняли сердце щемящей тоской.

А Илья был каким-то грустным, почти не шутил и даже улыбался словно через силу. Маша спросила его о неприятностях, он как-то криво, натужно улыбнулся. Подсев к ней ближе, положил голову на плечо. Маше было его пронзительно жаль. Она обняла его и тихо гладила по спине, а осмелев, поцеловала в макушку и еще раз. От трогательности и теплоты момента на глаза ее навернулись слезы. В конце концов, он был ее единственным мужчиной, ее мужем, и когда-то, совсем недавно, она его любила, и они были счастливы. Она гладила Илью по голове и думала о том, что за последнее время он как-то сильно похудел, и волосы у него стали реже, слабые, какие-то безжизненные.

Они сидели так какое-то время. Потом он ее поцеловал, она ответила, а затем они оказались в постели. И Машке вдруг почудилось, что он решил вернуться, что сейчас они помирятся и все наладится и будет как прежде, еще до ссор и разводов. Но утром, когда она проснулась, Ильи уже не было. Она ждала его звонка, потому что женщине не пристало звонить первой, так мама учила. Но он не звонил. На третий день Маша страшно рассердилась, обиделась на бывшего мужа пуще прежнего. Мерзавец ее просто использовал для собственной прихоти! И навсегда вычеркнула его из своей жизни, поклявшись на порог не пускать.