Крест Марии

Сегодня прямо урожай свиданий!

Я метнулась к люку, по дороге одёрнув одежду и поправляя волосы.

И совершенно неожиданно увидела за стеклом… Веру Брониславовну!

За прошедшее время она совсем не изменилась.

– Мария! Я так рада тебя здесь видеть! – воскликнула Вера Брониславовна и от радости аж засмеялась. – Как ты тут?

– Хорошо! А вы как? – я тоже была в восторге. – Потихоньку вот поднимаюсь наверх. Не ожидала вас здесь увидеть…

– К сожалению, я сейчас должна спускаться вниз, – развела руками она, – Моя очередь, как ты понимаешь. Но там, наверху, тебя встретит и введет в курс дела Анатолий.

Я кивнула, улыбаясь.

– Жаль, конечно, что так вышло, – между тем со вздохом продолжала Вера Брониславовна, – очень хочется поболтать. Но это ничего страшного. Я недели через две-три вернусь и тогда у нас с тобой будет достаточно времени, чтобы всё подробно обсудить.

Мы поболтали о том, о сём, я посетовала, что крем для рук заканчивается, похвасталась своим зелёным горошком, Вера Брониславовна посоветовала, как делать лосьон из вина, затем мы ещё немного поболтали о всяких мелочах, при этом я еле-еле удержалась, чтобы не спросить о странном черном чемоданчике и группировке Людоеда и Стервятника.

– Ты нашла две кандидатуры? – спросила Вера Брониславовна.

– И да, и нет, – ответила я. – Сначала нашла. Это мужчины – Николай и дядя Лёня. Но дядя Лёня недавно погиб…

Внезапно возникший комок в горле помешал говорить дальше.

– Жаль. Очень жаль, – огорчилась Вера Брониславовна, а я не поняла – то ли от того, что кандидатуры не две, то ли от того, что погиб человек.

Думать об этом не хотелось.

После встречи с Верой Брониславовной я ещё больше захотела подняться туда, наверх. Тайны этого «Олимпа» манили меня, как манит ребенка темный зев подвала – и страшно, и любопытно.

Чтобы не думать обо всём этом, я пыталась отвлечься тем, что читала лупросу Васе куски из луковианского словаря, а потом отдельные предложения из толстых тетрадей. Я научилась уже довльно бегло читать на луковианском, могла переводить большие фрагменты текста. Однако при встречах с луковианцами, когда я пыталась разговаривать с ними, они не всегда понимали меня – моё произношение было ужасно. Но тем не менее, я могла общаться с ними посредством того, что писала на листочке, а они мне также отвечали.

Как-то так совпало, что стыковки с луковианцами пошли одна за другой. Очевидно, на этом уровне их находилось больше всего. Людей здесь было очень мало. Это позволило мне немного подтянуть их язык, и я уже могла здороваться, благодарить и даже разговаривать самыми простыми фразами. Моё усердие (а, возможно, и то, что я вязала им вещи на обмен) послужило мне хорошую службу – луковианцы ко мне стали относиться значительно лучше, чем к остальным узникам.

Как-то в разговоре с Флорином, молодым (почти юным) луковианцем, я спросила о том, знает ли он, как погиб старик по имени Борис.

Флорин знал. К моему немалому изумлению, он как раз был на стыковке с луковианцем по имени Пахот, когда в крест Бориса ударил Столп. В окно они оба видели, как крест, кружась и дымя, падал вниз, унося своего узника с собой.

– А чемоданчик? – спросила я.

– Что чемоданчик? – не понял Флорин.

– Там был черный такой чемоданчик, – сказала я, – ты не знаешь, кому Борис отдал его?

– Не отдал, а передал, – с важным видом поправил меня Флорин и от великой важности надулся.

А у меня от этих слов аж сердце ёкнуло и затрепетало в груди.

– Да, я не так выразилась, – торопливо поправилась я, – конечно же я имела в виду, что передал.

– Дак тому же Пахоту и передал.

– А что он ему сказал? Кому просил дальше передать?

– То мне не ведомо, – растягивая слова, сказал Флорин. – Спроси у него сама. Как раз следующий крест за моим будет его. Так что сегодня-завтра ты с ним поговорить сможешь. Вот и спроси.

Мы еще немного поболтали. Я сменяла у словоохотливого луковианца на вязанные носки большой куль с шерстью, правда она была крученная-перекрученная, частью даже рваная, но на носки вполне сойдёт.

Следующей стыковки я ждала, словно манны небесной.

Чтобы не зацикливаться на этой тайне, я пыталась себя отвлекать всякими бытовыми делами: заново вымыла пол во всем кресте (дважды!), перестирала все тряпки, одежду, и даже старую рассыпающуюся дерюжку, которую всучил мне один из узников на нижних уровнях взамен на четверть бутылки вина, а я взяла её лишь для того, чтобы она сгнила и превратилась в компост (но гнить она не хотела, зато начала рассыпаться в труху). Так вот даже её я, как смогла, вымыла.

Крест сиял стерильной чистотой. Больше мыть и стирать было нечего и меня опять начали одолевать всякие мысли. Вообще, находясь в неволе, я вдруг поняла, что больше всего на свете люблю всякие тайны. А еще больше – распутывать их. Возможно, в прошлой жизни я была Агатой Кристи. Или даже доктором Ватсоном. Шерлоком Холмсом я быть не могла, иначе давно бы уже всё выяснила.