Крест на башне

Должно быть, авровцы здорово удивились, когда перед их окопами объявилось эдакое чудо – «смилодонт» с примотанной к антенне белой тряпкой. Мы остановились метрах в пятистах, я вылез, закурил и, дождавшись, пока из траншеи выберется и направится в мою сторону кто-нибудь с погонами, неторопливо зашагал ему навстречу. Метрах в трех вытянулся, щелкнул каблуками.

– Обер-лейтенант Эрик Босса, – сообщаю, – отдельный тяжелый панцербатальон корпуса Линдемана.

Черт, думаю, вот уже и сам себя стал Эриком именовать… прилипло…

Авровец тоже остановился, откозырял.

– Подполковник Сергей Береговой, – сухо произносит, – сводный батальон 3-го десантно-штурмового корпуса.

Ух ты, думаю, надо же – целый подполковник!

Забавно… когда я его вблизи разглядел, странное ощущение возникло. Не то чтобы он кого-то знакомого напомнил, а словно бы видел я его. Причем именно его и сравнительно недавно. Я секунд двадцать повспоминал – не, думаю, бред. Наваждение.

Подумал было предложить ему закурить, но почти сразу же сообразил – не возьмет. Видно… по тому, как он стоял, как глядел на меня. Идейный. В смысле, авровцы они, конечно, все как бы идейные, но в разной степени… одни, к примеру, нас, кайзеровцев, просто к стенке ставят, а другие норовят выдумать чего позаковыристей.

– Господин подполковник, – говорю, – предлагаю вам и вашим людям сложить оружие.

Кажется, «возрожденец» удивился. Не сильно, но удивился.

– Герр обер-лейтенант, – медленно произносит он, – вы, похоже, хорошо говорите по-русски?

– А что, – спрашиваю, – ударение где-то не там ставлю?

– Нет, – качает головой авровец, – с ударениями у вас как раз все в порядке. А вот такое идиоматическое выражение, как «белены объелись», вам что-нибудь говорит?

Что такое «идиотическое выражение» я, понятно, не знал, но общий смысл вопроса уловил.

– Да.

– Тогда, герр обер-лейтенант, позвольте осведомиться – вы белены объелись?

Я на него уставился хмуро… секунд пять, а потом думаю, – а ведь прав он. Какого, спрашивается…

Но раз уж я эту комедию устроил, надо бы роль доиграть. Как Вольф, окажись он здесь и сейчас, на моем месте…

– Господин подполковник, – холодно так чеканю, – если мое предложение было сочтено вами оскорбительным, то смею вас заверить: оно таковым ни в коем случае не являлось. И я все же желал бы получить от вас не «идиотическое выражение», а четкий и ясный ответ.

Русский на меня глянул… странно как-то, затем… улыбнулся.

– Прошу прощения, герр обер-лейтенант, – произносит он. – За последнее время я несколько утратил навык ведения переговоров… с достойным противником. Мы отклоняем ваше предложение – такой ответ вам подходит?

– Вполне, – киваю.

Потянулся, было, в карман, за пачкой – и тут «возрожденец» мне раскрытый портсигар протягивает.

– Закурите?

– Благодарю.

Сигареты у авровца были какой-то незнакомой марки – синеватая бумага, с черным ободком, но табак неплохой. Можно даже сказать – хороший.

Зато зажигалкой блеснул. Во всех смыслах – гауптфельдфебель Аксель после того боя мне свой «Ронсон» отдал. Не знаю уж, что на него накатило… вот просто взял и отдал, и еще добавил при этом кое-что… но это уж совсем личное.

– Дурацкая, – спрашиваю, – мысль была?

– Скажем так, – задумчиво отзывается русский, – не совсем подходящая.

– Да уж.

Я затянулся как следует… и тут мне в башку еще одна мысль шальная, как пуля, влетела. Пожалуй, даже более дурацкая, чем предыдущая, но, как говорят эти русские: чем черт не шутит?

Докурил, отбросил щелчком, повернулся…

– Господин подполковник, – говорю, – а можно один личный вопрос?

ПОДПОЛКОВНИК СЕРГЕЙ БЕРЕГОВОЙ, КОМБАТ

На некий неуловимый миг он даже стал… да, наверное, можно сказать, что этот кайзеровский танкист с лицом смертельно усталого подростка стал мне симпатичен. А просьба задать личный вопрос и прозвучала интригующе: о чем, спрашивается, таком личном может спросить линдемановец у «возрожденца»?

Диапазон возможных тем был огромен – и все-таки такого я не ожидал.

Обер-лейтенант спросил, не известно ли мне что-нибудь о судьбе бывшего товарища министра финансов действительного статского советника князя Туманова и членов его семейства.

Кажется, я не сумел даже частично скрыть свое изумление – по крайней мере, с чего бы иначе кайзеровцу потребовалось краснеть и отводить взгляд?

У меня же несколько секунд ушло на то, чтобы переформулировать встречный вопрос с «какого, спрашивается…» в нечто звучащее хоть немного приемлемо.

Линдемановец покраснел еще ярче и с куда более заметным акцентом, чем до этого, произнес, что интересоваться сим вопросом его, как он уже сказал, вынуждают некие личные мотивы. О природе же сих мотивов он-де, предпочел бы не упоминать. Если же я не могу ответить на поставленный им вопрос, он… в этот момент я перебил его, сообщив, что на поставленный им вопрос ответить могу.