Крест на ладони

Марина только сейчас поняла, что они с Андреем самозабвенно обнимаются и целуются в вестибюле гостиницы, на глазах администратора, охраны и других свидетелей.

–В Северное, так, в Северное. С тобой хоть на край света,– ответил Андрей, и они снова поцеловались.

* * *

С того момента, когда стала осознавать себя в детстве, я помню Розу. Её имя звучало для меня какой-то дивной, чудесной музыкой.

–Ро-за, Ро-за,– часто повторяла я по себя.

Розы в нашей деревне, Шабалихе, не росли. Даже не помню, когда я увидела впервые живую розу. Наверное, это случилось, когда я уже жила в городе и училась в институте. В детстве я обожала рассматривать открытки. Мама для чего-то складывала их в отдельную картонную коробочку. Среди открыток патриотического и революционного содержания были открытки с розами. Красота этих сказочных цветов завораживала. Бабушка часто пользовалась этой моей слабостью, чтобы отвлечь и успокоить меня, когда я капризничала. До двух лет за мной присматривала бабушка. Но потом родители переехали в Шабалиху, бабушка погостила и вернулась в город, а меня отвели «к детям».

Помню какую-то комнату. Дети сидели за столом и рисовали. Меня посадили рядом с девочкой с толстыми косичками, я копировала все, что она рисовала: домик с большим окном и трубой, над трубой шел густой дым, а над всем этим светил яркий круг солнца с длинными лучами. Потом девочка сказала, что её зовут Роза. Мне показалось, что она похожа на настоящую розу. Роза никогда не была «гадким утенком». Темные вишневые глаза, очень белая, с матовым нежным румянцем кожа, пухлый маленький рот, как бутон розы на моей открытке, и густые каштановые волосы. Роза, Роза Леонгард.

Следующее, что четко помню из своего детсадовского детства, как мы готовились к какому-то празднику. Наша воспитательница, Нина Матвеевна, разучивала с нами разные танцы. Сшили костюмы к этим танцам. Самые красивые костюмы были украинские. К расшитому фартучку полагался венок из ярких бумажных цветов с лентами. Все девочки хотели танцевать только украинский, учили движения «гопака», так назывался танец. Лучше всех получалось у Розы. До сих пор помню, как она, поставив руки на пояс, распрямив плечики, снова и снова взлетала вверх и легко вставала на носочки. Дома перед зеркалом я, до изнеможения, пыталась повторить движения Розы, ревела в бессильной ярости, била кулаком по зеркалу и кричала:

–Почему, почему я не такая как Роза?

Бабушка гладила по головке и утешала:

–Далась тебе эта Роза, подумаешь, дочка уборщицы в конторе, и отца у нее нет. А твой папа самый главный – директор совхоза, а мама директор школы. И вырастешь ты красавицей, и все у тебя будет хорошо. А с Розой не водись больше, виданное ли дело так убиваться.

Сколько раз с тех пор я давала себе зарок, не ходить больше к Розе, но ноги сами несли меня к дому, где жила Роза со своей матерью, Эмилией Оттовной, тетей Милей, как все её звали в деревне. Я часто бывала у них дома. Они жили в длинном деревянном бараке, рядом с конторой, в нем было пять или шесть квартир. Роза с матерью занимали всего одну комнату с печкой у стены, а моя семья жила в отдельном доме и у нас было четыре комнаты. Что тянуло меня в их убогое жилище? Две кровати, стол, небольшой шкафчик для посуды – вот, пожалуй, и вся обстановка. Роль шифоньера выполняли деревянные полки, закрытые простой ситцевой тряпкой. Но мне так нравились у них белые вышитые занавески и салфетки, сшитое из разноцветных кусочков покрывало, вазочка с искусственными цветами. А еще тетя Миля все свободное время что-то шила и всегда давала мне цветные лоскутки. Мать Розы плохо говорила по-русски, но Роза говорила чисто и правильно. А с матерью она разговаривала по-немецки и всегда переводила мне, так, что скоро я стала понимать их язык. Нина Матвеевна была соседкой Розы. Одинокая незамужняя женщина в те далекие послевоенные годы, Роза была её отдушиной и утешением. Вся нежность, предназначенная своим неродившимся детям, досталась Розе.

Сколько раз я давала себе зарок не обращать внимания на Розу, жить своей жизнью без нее. Пусть она лучше всех учится, лучше всех поет и танцует, пусть у нее все получается, пусть все любят Розу – какое мне до нее дело. Но я, как от наркотика, не могла избавиться от этой терзающей мою душу дружбы.