Крест на моей ладони

— А при том, — зло усмехнулась Агеева, — что у вампиров очень долго не было права выбора, однако при этом они могли всесторонне изучать Тьму и Сумрак. Поэтому в Белодворье вампиры пришли не безмозглыми новичками, а людьми, которые хорошо знают волшебный мир. Они могли сравнивать дворы и первоосновы. И сразу же поняли, что никакой существенной разницы между дворами нет, как нет существенной разницы и у первооснов — все три не более чем инструменты. Сначала вампиры обсуждали это открытие между собой, а затем и с ранговиками. Бессмысленность войны стала очевидной любому и каждому. Раньше о ней знали только равновесники, а теперь это известно всему Троедворью. Люди понимают никчёмность битв — отсюда длительные периоды затишья — и мстят инодворцам за напрасные смерти друзей и родственников. Отсюда ожесточённость схваток. По сути, это агония нашего мира. Троедворье умирает, ребята.

Бойцы, эльфы и два домовых хотели было возмутиться, но осеклись на полуслове и посмотрели на меня.

— Командир?.. — голос у Тимура дрогнул как у напуганного ребёнка.

Я молчала.

— Командир, — голос Тимура приобрёл боевой металл, — ты с ней согласна?

— В том, что война бессмысленна — да, в том, что Троедворье умирает — нет. Это всего лишь очередной кризис. В Троедворье их было немало.

— Но таких не было никогда! — вскочила со стула Агеева. — Ты что, сама не видишь — Троедворье сходит с ума. Раньше всё было по-другому!

— Лена, сядь и не кричи, — велела я. — Нет для меня никакого «раньше». Я в Троедворье всего-то полтора года. Но с первого же дня оно показалось мне заповедником для психопатов — деление на дворы, война эта дурацкая и Совет Равновесия в качестве главного арбитра кровавых состязаний неизвестно во имя чего. Своё мнение я не скрывала никогда, за что меня и сделали наказателем. Люцин думал, что, измазавшись в крови, я стану послушнее, перестану высказываться вслух. Я действительно перестала, потому что разговаривать с палачкой не захочет ни один нормальный людь. А с нелюдью не стану разговаривать я.

— Ты считаешь нас палачами? — лицо у Тимура закаменело, он встал и шагнул ко мне.

— А ты — спасателями?

— Мы служим правосудию! Мы храним равновесие!!

— Всё верно, — согласилась я. — С правосудием и равновесием ты тоже совершенно точен. Именно руками наказателей Люцин поддерживает нынешний правовой режим и сохраняет дворовое равновесие сил, которое позволяет ему не только безраздельно править страной, но и надёжно защищает от госпереворота. Пока дворы воюют и доносят друг на друга, власти Люцина ничто не угрожает. Так что в настоящее время наказательское подразделение — гарант внутриполитической стабильности Троедворья.

Тимур, не сводя с меня растерянных и полных боли глаз, — совсем как тогда, на моём первом по-настоящему боевом выезде — сел на стул, уронил руки.

— Зачем ты так, командир? — сказал он.

— Затем, что это правда, — ответила Агеева. — Наказатели — главная опора военного режима в Троедворье. Палачи для всех, кто преступает его правила. Мы не разбираем, правы преступившие или нет, полезное это было правило или вредное. Приговор выносят другие, а мы всего лишь приводим его в исполнение. Как машины — бездумно и бесчувственно.

Тимур скрючился как от холода.

— Люцин не преступник, — сказал он. — Не Люцин начал войну.

— Зато в полной мере воспользовался её выгодами, — ответила я. — Как и все его предшественники, начиная с Малхака, основателя Совета. Неизвестно, кто начал войну, зато поимённо известны те, кто не давал ей прекратиться!

— Совет был основан на второй год войны, — напомнила Агеева. — После того, как очередная схватка армий Света, Сумрака и Тьмы вызвала прорыв инферно, и восточное побережье Средиземного моря едва не превратилось в пустыню. А было это сражение возле задрипанного ханаанейского городишки Мегиддо.

— В котором обитало несколько весьма одарённых поэтов, — сказал домовой. — Они очень красочно описали и битву, и прорыв, а не лишённые словотворческого дара переписчики щедро украсили их произведения изысками собственной богатой на выдумку фантазии.

— Дело не в поэтах и переписчиках, — оборвала я, — а в том, что Малхак даже не попытался остановить ничем не оправданную войну. Наоборот, он сделал её инструментом для достижения верховной власти и приложил все усилия к тому, чтобы Троедворье воевало вечно. И все его преемники — все до единого! — делают то же самое: заставляют людей истреблять друг друга во имя упрочения их власти.

— А разве бывают оправданные войны, командир? — бесцветно спросил Тимур.

— Иногда. Война будет оправданной, если крестьяне и ремесленники восстают против феодального произвола. Здесь всё понятно и закономерно — нормальные люди никогда не согласятся жить рабами, а власть имущие никогда не откажутся от своих привилегий добровольно. Кровопролития оправданны, когда идёт сражение с захватчиками — такая война будет называться освободительной. А во имя чего воюет Троедворье? Я задаю этот вопрос с первого дня жизни в волшебном мире, и до сих пор никто не дал мне внятного ответа.