Крест поэта

Ритмом, «действием» слова, «вторым смыслом» его, восклицательными знаками и точками – гляньте! – Павел Васильев предсказал свою судьбу до суда над ним, до расстрела. «Да, это ночь!» И – с новой силой в новой строке, сразу: «Ночь!..» И – опять с новой строки: «Спи, моя мама». После: «Также тебя – Живу любя». Идет: «Видишь расщелины. Волчьи ямы»… Да, волчьи ямы! Травля, гон зверя.

Удивительна глубина и гармоничность, покорность фразы, подчиненность информации, удивителен сам инструмент – творчество, культура таланта, трагизм пророчества Павла Васильева, поэта, последнего на русской земле – с таким широким размахом степным орлиных крыл, с такой бескрайней высотою духа, с такой пронзительной земною тревогой, достающей до космических звезд.

Павловский

Журбенко

ПРОТОКОЛ №…

подготовительного заседания военной коллегии

Верховного суда Союза ССР

14 июля 1937. Гор. Москва

Председатель Армвоенюрист В. В. Ульбрихт

КорвоенюристЛ. Я. Плавнек

Военный юрист I ранга Д. Я. Кандыбин

Военный юрист I ранга А. Ф. Костюшко

Зам прокурора СССР т. Рогинский

Определили:

1. С обвинительным заключением, утвержденным Рогинским, согласиться и дело принять к производству Военной коллегии Верховного суда СССР.

2. Предать суду Васильева П. Н. по ст. ст. 58 и 58—1 УК РСФСР.

3. Дело заслушать на закрытом судебном заседании без участия обвинения и защиты и без вызова свидетелей, в порядке закона 1 декабря 1934 г.

4. Меру пресечения обвиняемому оставить прежнюю, т. е. содержание под стражей.

Как видим – ловушка захлопнулась. Золотоголовый орел, Стенька Разин – перед казнью. Свидетелей – не вызывать. Защиту – не вызывать. Да и обвиняемого-то вряд ли вызывали? Суд – закрытый.

Удар нанесен – в огромное сердце. Великий поэт не успел стать великим, «зверь» пойман. А вокруг его золотой, «льняной» головы расставлены «преступники-террористы» – Макаров, Карпов, Сейфуллина, Новиков-Прибой, Зырянов, Марков, Есенин Юра, сын Сергея Александровича Есенина, Мартынов, Приблудный, Наседкин, Клычков, Ерикеев, Грон-ский, Забелин, Никифоров, Черноморцев, Клюев, да разве всех их, «преступников-террористов», русских выдающихся писателей – перечислить? Но главный «бандит-убийца» он, Павел Васильев, поскольку и недоумку ясно – великий русский поэт!..

За драку, за «шовинистическую рубашку-косоворотку», за Джека Алтаузена, за «оскорбление евреев», за «намерение убить» Сталина, за «прикасание» к груди восточной Зои Тимофеевны, завуча, за дружбу с Сергеем Поделковым, за уважение к матери – Глафире Матвеевне, отцу – Николаю Корниловичу, братишкам – Виктору, Льву, Борису, за любовь к молодости, женщине, красоте, мудрости, за гордую и дерзкую верность к России, а в общем – за признание великого поэта – гибель!..

Торопи коней, путь далеч,

Видно, вам, казаки, полечь.

Ой, хорунжий, идет беда,

У тебя жена молода,

На губах ее ягод сок,

В тонких жилках ее висок,

Сохранила ее рука

Запах теплого молока.

Руки матери, руки любимой, руки друзей, руки тоски, руки безвыходности, руки смерти – чует поэт, слышит поэт, видит поэт. Чует – в черном кровавом подвале. Слышит – в черном кровавом подвале. Видит – в черном кровавом подвале.

ПРОТОКОЛ

Закрытого судебного заседания выездной сессии

Военной коллегии Верховного суда Союза СССР

15 июля 1937. Город Москва

Виновным себя признает. Отвода составу суда не дает. Копия обвинительного заключения получена 14 июля 1937 г.

Подпись Павла Васильева – карандашом…

Приговор

15 июля 1937 г.

Приговорили к высшей мере – расстрелу:

Ульрих, Плавнек, Кандыбин, Костюшко

Какая торопливость? Какая поспешность? Подготовительное заседание суда палачи провели 14 июля, а 15 июля – решение, приговор.

У меня прочное мнение: палачи, малые и большие, трусили, верша казнь над поэтом, боялись – вдруг «закачается» под ними земля. Вдруг – «новый» Куйбышев, «новый» Молотов, «новый» Сталин догадаются о льющейся безвинной крови и защитят русского гения, защитят русских писателей, из честных душ которых они, кровавые карлики и убийцы русского народа, состряпали «доносчиков», «обвинителей» друг друга, мстя им за их дарования пытками, подлогами, избиениями, пулями.

Лирик, эпик, публицист, драматург – Павел Васильев, по словам Сергея Поделкова, рано освоил искусство, философию, накопленную человечеством. Его стихи – баллады. Его поэмы – романичны. Его повествования – былинны. Гусляр. Волхв.

Горе прошло по глазам ее тенью:

Может быть, думала что-то, тая.

Худо,

Когаа, позабыв

Про рожденье,

Мать не целуют свою сыновья!

Мало ли что…

И всюду в его тоске, в его песне – любимая, брат, сестра, мать, отец. Родина и он – чувствующий погибель России, народа ее, свою погибель чувствующий!.. Так где она, его жестокость? Где его натурализм? Где его некультурность? Он – пророк. Он – заплатил за пророчества смертью. Он – расстрелян. Но расстрелян ли? Но был ли он на суде? Слышал ли приговор? Думаю – нет. Думаю – угроблен до приговора. Иначе – зачем – ворья спешка? Спешка – взломщиков. Спешка – дорожных пиратов.