Крест поэта

И – ограбили. И – расстреляли, сгноили, втоптали в советскую пыль крестьян – Васильевых, рабочих – Васильевых, ученых – Васильевых, втоптали дзержинские, ягоды, урлихты, межинские, ежовы, родзинские, берии, москатовы, вышинские, андреевы, шкирятовы, пельши и тысячи других «несгибаемых ленинцев», отдавших свою жизнь, всю, «капля по капле», партии, стране, обрызганной безвинною кровью тружеников.

Интересно, что бы делали и как бы мы дивились, если бы еврея повели на суд или повели в тюрьму за оскорбление русских? Но… Смешно – правда? Но не смешно – и сегодня нас, русских, одергивать, поучать, как нам себя уважать, как нам себя обустраивать?

Край обилен. Пониже, к пескам Чернолучья,

Столько птиц, что нету под нею песка,

И из каждой волны осетриные жабры да щучьи…

И чем больше ты выловишь – будет все гуще,

И чем больше убьешь – остальная жирней и нежней.

Но – истребили мы обилие. Но – истребили мы нежность. Арал – высох. Иртыш – отравлен. Енисей – погибает. Волга – в болота превращена. И – доброта пускается в ночные грабежи, в изуверство: палачам, облавным уркачам, «молодежь» подражает?

* * *

Более двадцати лет я рвался к «Делу» Павла Васильева, зо-лотоголового богатырского наследника поэзии Сергея Александровича Есенина. Я пытался «проникнуть» к Шелепину, но безрезультатно. И вот – последний порог.

Начальнику Управления

КГБ СССР по Москве и

Московской области

товарищу Прилукову В. М.

Уважаемый Виктор Михайлович!

Видя Вашу доброту и большую государственную работу по восстановлению имен безвинно уничтоженных людей, по возвращению их образов, их дел в нашу жизнь и опираясь на неоднократные замечательные отзывы о Вас, человеке глубоком, А. Г. Михайлова, я взялся за перо: обращаюсь к Вам за поддержкой, за помощью.

Много лет я занимаюсь творчеством выдающегося русского поэта Павла Николаевича Васильева. Это – самый русский, самый блистательный поэт, так трагически погибший – после М. Ю. Лермонтова… Это – высверк могучей натуры великого народа, золотокрылый сокол! Душа моя плачет, когда я смотрю на его фотографию: умный, красивый, как витязь, верный и смелый, как Пересвет, одаренный, как Пушкин. Хочу рассказать о нем, не расплескивая кровь, не поучая, не судя огульно, а скорбя под временем и над судьбою юного богатыря слова. Пусть вместе со мною поскорбят и те, кто дорожит национальным правом – непреходящими качествами гениев отчей земли, дорожит трагической историей, страданиями и надеждами воскресающей России.

Павла Николаевича Васильева арестовали в Москве 6 февраля 1937 г., 15 июля объявили приговор, 16 июля расстреляли. По «Уголовному делу» Васильева расстрелян прозаик Михаил Яковлевич Карпов и старший сын С. А. Есенина Юрий, мальчик еще.

Хочу рассказать и о первом следователе, пытавшемся спасти поэта, но – расстрелянном.

Уважаемый Виктор Михайлович, благородный депутат России, руководитель Управления, в шкафах которого хранятся горькие документы, – разрешите мне ознакомиться с ними спокойно и подробно – для памяти, для пользы на будущее. Мой русский народ не лучше любого другого народа, но он – осиротелый народ… Мы, пока дышим, обязаны возвращать ему сыновей, даже из могил, сыновей, убранных клеветой и предательством, жестокостью и ненавистью.

Желаю Вам в новом году отличного здоровья и дальнейшей плодотворной деятельности!

Валентин Сорокин, поэт,

лауреат Государственной премии РСФСР им. А. М. Горького,

секретарь СП РСФСР.

4 января 1991 г.

Русские, будьте самими собою, не давайте себя «переделывать», не давайте себя калечить чужою волей, чужими расистскими прихотями, стремитесь – к себе, стремитесь – к братству, как всегда вы стремились.

Русские, склоним головы перед жертвами, людьми, уничтоженными в черных расстрельных подвалах, склоним и проклянем сурнастых карликов, дикарей планеты, и послушаем еще пророчества Павла Васильева:

Я стою пред миром новым, руки

Опустив, страстей своих палач,

Не познавший песни и науки.

Позади – смятенье и разлуки,

Хрип отцовский, материнский плач.

Вот он – разбитый. Вот он – истоптанный, встает, золотоголовый, глаза широкие, озорные, летящие в синюю даль, в синюю даль.

Я ничего не выверяю, ни дни арестов, ни даты гибели – шестого марта его взяли или седьмого, тринадцатого июля его ухлопали или пятнадцатого, какая разница? Я не искал «бугорок» Юрия Есенина – не найти. Следователь, «пытавшийся спасти Павла», – Илюшенко, он дожил до пенсии. Имя садиста Андрея Свердлова я не обнаружил в «Деле» №11245, вырванные машинописные страницы заменены чернильными и – наоборот…

Не хочу, нет у меня «данных», нет у меня права обвинять в оброчных расстрельных казнях одних евреев, русские на службе у бронштейнов и Свердловых «не хуже», без русских малют, без русских, «приданных» сионистскому каравану, евреи ничего бы не сумели у нас захватить.