Крест в круге

Старуха сидела, выпрямив спину, на пуфе перед зеркалом в своем излюбленном 215-м номере. Ее безобразное, высохшее лицо было неподвижно, и лишь черная, кривая щель рта подрагивала в такт тяжелому, прерывистому дыханию. Она положила перед собой пожелтевшие руки, и тонкий золотой зажим для галстука сверкнул на ладони, отбросив зловещий свет в зрачки немигающих бесцветных глаз.

На мгновение ей показалось, что зеркальная бездна дрогнула и явственно отразила молодого человека с темными, волнистыми волосами, в зеленом кителе с синими петлицами. Он смотрел на старуху, и в его серых глазах тоже дрожал печальный, тускнеющий свет. То ли это был золотой отблеск все того же зажима для галстука, то ли крохотный огонек догорающих в эту минуту тоски и отчаяния последних десятилетий. Он не мигая смотрел на старуху из недосягаемой зеркальной глубины и словно ждал ответа.

– Скоро, Вадим, – едва слышно прохрипела старуха. – Уже скоро, родной… – Она закрыла глаза, и ей показалось вдруг, будто не было этих шестидесяти лет, что и по ту, и по эту сторону зеркала все так же шуршит осенними листьями сентябрьский день 1938 года…

Старший лейтенант НКВД Вадим Григорьев вошел в просторный, скрипучий лифт гостиницы «Националь» следом за мужчиной, который галантно придерживал за локоток свою молодую спутницу. С мужчиной Григорьев был знаком, поэтому, едва переступив порог лифта, он приподнял модную фетровую шляпу и радостно улыбнулся:

– Здравствуйте, Михаил Александрович!

Тот приветливо кивнул в ответ, а его спутница подняла на Вадима большие карие глаза и тут же отвернулась. Эту девушку Григорьев видел здесь впервые. Он хорошо знал в лицо и поименно не только постоянных обитателей, но и весь без исключения обслуживающий персонал гостиницы.

В этом не было ничего удивительного. В «Национале» у старшего лейтенанта Григорьева была «особая миссия». Еще с начала 30-х в гостинице постоянно жили люди, чьи имена были на слуху в Советской России. Предшественники Вадима «опекали» и «присматривали» за Гербертом Уэллсом, Анатолем Франсом, Анри Барбюсом. Чуть позже в кафе на первом этаже стали частенько появляться и соотечественники: Булгаков, Чуковский, Олеша. Заглядывал сюда и Фадеев.

Но Вадима интересовал только светловолосый мужчина, который сейчас в лифте поднимался к себе в номер с кареглазой незнакомкой.

Поручение следить за Шолоховым Вадим Григорьев получил лично от наркома Ежова.

– Мне нужен, – сухо пояснил начальник всесильного ведомства, – каждый шаг этого писаки, каждый его вздох в постели… Со стенографической точностью!

– Вы хотите, – уточнил Вадим, – чтобы я стенографировал через замочную скважину его любовные связи?

Такая дерзость могла сойти с рук Григорьеву только по причине его молодости. И еще потому, что Ежов именно на нем остановил в свое время выбор как на «мавре, которому потом придется уйти».

«Сделает дело , – решил про себя нарком, разглядывая нахальное лицо молодого лейтенанта, – и отправится вслед за этой сучкой…»

– У Шолохова нет связей! – раздраженно пояснил он. – У него есть только одна связь. И вот о ней я хочу знать все!

Речь шла о жене самого Ежова – Евгении Хаютиной.