Крест

– О, там всякая всячина, а больше всего живокости и ласточкиной травы, – ответила Кристин. – Будь теперь лето, я набрала бы свежих трав в моем огороде. Впрочем, я запасла их вдоволь, а в этом году, слава богу, у меня не было в них нужды.

– Что-то ты рассказывала мне однажды о ласточкиной траве, помнишь, ты еще слышала об этом в монастыре от аббатисы… насчет ее названия …

– Должно быть, то, что на каждом языке, от Греческого моря до северных стран, ее называют ласточкиной травой.

– Вот-вот, потому что она расцветает во всех странах, когда ласточки пробуждаются после зимнего сна. – Симон плотнее сжал губы. Когда настанет весна, он давно уже будет покоиться в земле…

– Если я нынче умру, Кристин, – сказал он, – я хочу, чтобы меня погребли возле нашей церкви. Я теперь так богат, что, надеюсь, Андрес станет когда-нибудь могущественным человеком в здешних краях. Хотелось бы мне узнать, сына или дочь родит Рамборг весной, после моей смерти… Жаль, что мне не суждено увидеть двух сыновей в моем доме…

Кристин сказала ему, что послала в Дюфрин сообщить, что он опасно занемог. Гэуте выехал с этим известием еще вчера утром.

– Неужто ты послала мальчика одного в этот путь? – испуганно спросил Симон.

Она объяснила, что у нее не оказалось под рукой никого, кто смог бы угнаться за Гэуте на Рыжем. Тогда Симон заметил, что для Рамборг эта поездка будет слишком тяжела, – как бы она не вздумала ехать быстрее, чем это в ее силах.

– Но с детьми моими я рад был бы свидеться еще раз…

Немного погодя он снова заговорил о детях. Об Арньерд… Не поступил ли он опрометчиво, отказавшись принять предложение хозяев Эйкена. Но он считал, что жених слишком стар, и, кроме того, ему смущали слухи о том, что Грюнде скор на расправу под пьяную руку. Однако Симон всей душой хотел бы как можно лучше пристроить эту свою дочь. Теперь Гюрду и Гюдмюнду придется решать, за кого ее выдать замуж.

– Передай моим братьям, Кристин, что я прошу их поступить в этом деле как можно осмотрительней. Если ты возьмешь Арньерд на время к себе в Йорюндгорд, я буду благословлять тебя в моей могиле. А если Рамборг выйдет замуж, прежде чем судьба Арньерд будет устроена, прошу тебя, возьми девушку к себе совсем. Ты не подумай: Рамборг всегда была добра к ней, но если Арньерд придется жить не только с мачехой, но и с отчимом, боюсь, что на нее станут смотреть как на служанку, чем как на… Ты ведь знаешь, я был женат на Халфрид, когда стал ее отцом…

Кристин ласково положила свою руку на руку Симона и пообещала, что сделает для девочки все, что будет в ее силах. Она слишком хорошо помнила, сколько унижений выпадает на долю детей, отец которых был знатным человеком и которые были зачаты в прелюбодеянии. Орм и Маргарет, Ульв, сын Халдора… Она погладила Симона по руке…

– Быть может, ты вовсе не умрешь от этой болезни, Симон, – сказала она, слабо улыбнувшись. Еще и теперь худое, строгое женское лицо озарялось иногда этим отблеском нежной и ласковой девичьей улыбки. О юная, милая Кристин…

В этот вечер лихорадка стала слабее, и Симон уверял, что боли мучат его меньше. Когда Кристин меняла повязку, она увидела, что опухоль несколько спала; рука стала мягче, и когда она осторожно нажала на нее, следы ее пальцев некоторое время держались на коже.

Кристин отослала слуг спать. И только Йону Долку, который во что бы то ни стало хотел бодрствовать у постели хозяина, разрешила лечь в горнице на скамье. А сама, придвинув к постели больного скамью с ящиком под сиденьем и с резной спинкой, устроилась на нем, опершись на спинку и один из подлокотников. Симон то лежал в полудреме, то забывался сном, – один раз, очнувшись, он увидел, что она взяла в руки веретено. Она сидела совершенно прямо, прижимая к себе левой рукой прялку с куделью, пальцы сучили пряжу, веретено спускалось все ниже и ниже вдоль ее стройного длинного тела, потом она наматывала нитку и снова сучила, и снова веретено спускалось все ниже, и, глядя, как она работает, Симон заснул крепким сном…

Когда он пробудился снова, уже на рассвете, она по-прежнему сидела и пряла. Пламя свечи, которую она поставила так, чтобы полог защищал больного от света, падало прямо на ее лицо. Оно было очень бледным и спокойным; полные нежные губы стали теперь узкими и были крепко сжаты; она сидела с опущенными глазами и пряла. Кристин не могла видеть, что Симон проснулся и наблюдает за ней, скрытый тенью полога. В ее лице была такая глубокая печаль, что у Симона разрывалось сердце, пока он лежал и глядел на нее.

Она встала, подошла к очагу и помешала в нем. Совсем неслышно. Потом вернулась к своему месту, заглянула за полог – встретилась в темноте со взглядом его открытых глаз.

– Ну, как ты теперь, Симон? – ласково спросила она.

– Хорошо… Теперь мне… хорошо.

Только ему казалось, что у него как будто появились боли под мышкой левой руки и под подбородком, когда он поворачивает голову. А впрочем, может быть, ему это только чудится…