Крестьяне, бонзы и бомбы

Штуфф за ответом в карман не лезет: — Хоть одно слово я написал против тебя? Но вот то, что кое-кто из твоих коллег не ангелы, об этом, пожалуй, не будем спорить.

— Бог их знает, — вздыхает Харт. — Сейчас вот, когда стало ясно, что Гарайс улепетывает, Фрерксен совсем обнаглел. Загонял нас как собак. Сколько часов мы на ногах, ему безразлично.

— Да, наглости у него на удивление.

— Мои слова, старина, точь-в-точь. А ведь он выставил себя на смех. Да, таковская их натура: перед лакеем важный барин, а перед барином лакей.

— Ты сейчас куда, Харт?

— К нему, конечно. Он же торчит у вас там с утра до вечера, ни одного слова не пропустит, что о нем говорят.

— Нет, Харт, он подрядился корреспондентом к прокурору. Вчера защитник сказал: «Я констатирую, что старший инспектор постоянно передает записки прокурору».

— А он?

— Побагровел, как всегда, выкатился из зала, а через полчаса вернулся и опять стал строчить писульки.

Они входят в вестибюль. Харт высматривает среди прибывающей публики Фрерксена, а Штуфф заглядывает в комнатку для свидетелей, но она еще почти пустая: там сидит какой-то низенький мужчина с пухлыми ручками и злобным белым лицом и пожилая дама.

— Ах, сударь, — обращается дама к Штуффу, — меня вызвали к девяти. Неужели еще не началось?

— Здесь точность не соблюдают, — утешает Штуфф. — Могут начать в двенадцать, а могут и в четыре, фройляйн Герберт.

— Вы меня знаете?

— Конечно, знаю. Еще в школе ваш батюшка порол меня розгами. Сейчас спрошу у служителя.

Штуфф поспешно удаляется. Но вдруг он чувствует, что ему сильно сдавливают плечо. Это, оказывается, Харт, который вдобавок тычет его в поясницу.

— Ты что, спятил? — возмущается Штуфф. — Руки чешутся?

— Слушай, кто это? А? Кто это был?

— Это была фройляйн Герберт, дочь учителя Герберта из второй народной школы. Умер он лет пять или шесть тому назад. Нет, погоди, это ж было в…

— Да не она. Тот тип…

— Какой тип?

— Ну, что с ней рядом сидел.

Штуфф задумчиво пялится на Харта:

— Того я не знаю. А ты знаешь?

— Еще бы. То есть по фамилии — нет, только в лицо… Я дежурил тогда регулировщиком на «островке безопасности». Минут за пять до начала атаки подлетает ко мне этот самый тип, спрашивает, как пройти к Аукционному павильону, а потом как заорет, мол, крестьяне отлупили наших, и вообще нам надо морду набить.

— Почему ж ты его не схватил?

— Нельзя было. Я ведь стоял на посту. Ну и разозлился я, скажу тебе, чем это я заслужил, чтоб они мне морду били, крестьяне?

— Слушай, Харт, — медленно говорит Штуфф. — Я бы ему этого не спустил. Проучил бы подлеца.

— Знать бы, как его зовут, или кто он.

— Крестьянин? — предполагает Штуфф.

— Исключено. Рожа слишком белая.

— Тогда ремесленник.

— Возможно. Слушай, Штуфф, сейчас я доложусь Фрерксену и скажу ему, чтоб он меня еще раз заявил свидетелем.

— Не-е, — медленно говорит Штуфф. — Не-е. Я бы на твоем месте не делал этого. Если ты его заложишь, ему только больше сочувствовать будут. Знаешь что, Харт, я это сам проверну.

— Ты? — недоверчиво спрашивает полицейский.

— Ага. Я. Устрою, что тебя вызовут, сегодня же… А-а, ты сомневаешься оттого, что я за крестьян? Да, но не за этого типа. И не крестьянин он вовсе. Такие только вредят нашему делу. Он сукин сын, и для меня будет просто удовольствие вставить ему фитиль.

— А меня не подведешь?

— Ну как я могу подвести тебя, старина! Все будет на мази, не сомневайся. — Он одобряюще похлопывает Харта по плечу.

— Иногда не знаешь, Штуфф, чего от тебя ждать…

— Чего от меня ждать — всем известно. Алчущей душе я всегда поставлю пиво с водкой… Встретимся здесь. К двенадцати освободишься?

— К двенадцати? Нет. Пожалуй, к полпервого, не раньше.

— Договорились. Значит, в полпервого. К тому времени наверняка выясню, кто он, и ты тогда сам решишь, как поступать.

— Хорошо. Значит, в полпервого жду тебя здесь. — И Харт отправляется на поиски Фрерксена.

Штуфф задумчиво смотрит ему вслед тусклыми голубыми глазами: «Эх, парень, сегодня вечером тебе, наверно, захочется набить мне морду».

И он кидается искать советника юстиции Штрайтера.

2

— Вызывается свидетель, комиссар уголовной полиции Тунк, — объявляет председатель.

Низенький, толстоватый, белолицый человек проходит через зал и останавливается у судейского стола.

— Вот сейчас я буду строчить, — сообщает Штуфф коллеге. — Это уже интересно.

— Почему? — спрашивает тот.

— Вот увидите.

Председатель переходит на скороговорку (это уже сто двадцать третий свидетель): — Имя, фамилия — Йозеф Тунк? Сорок три года? Вы комиссар уголовной полиции при политическом отделении в Штольпе? В родстве или в свойстве с подсудимыми не состоите? — Выяснив все это, он продолжает так же торопливо: — Вы присутствовали при событиях двадцать шестого июля? Вечером того же дня вы составили подробный отчет? Не угодно ли вам рассказать, когда вы вернулись в Штольпе и какие наблюдения здесь сделали?