Для 1920-х гг. характерно отсутствие общего методологического подхода в отношении протестных явлений в крестьянской среде, в оборот вводилось большое количество источников, зачастую без какого-либо критического анализа. В результате одновременно существовали различные точки зрения о характере крестьянских восстаний и крестьянского протеста против Советского государства. Так, относительно причин Западно-Сибирского восстания имелись серьезные разногласия в трактовке ключевых вопросов. Один из них – о роли Сибирского крестьянского союза. Еще в начале 1920-х гг. особую позицию по этому поводу сформулировал П. Е. Померанцев. Профессиональный историк и коммунист, работавший в годы Гражданской войны сначала сотрудником Реввоенсовета 5-й армии, а затем начальником историко-информационного отделения штаба помощника Главнокомандующего всеми вооруженными силами республики по Сибири, Померанцев имел доступ практически ко всей военно-оперативной информации, за исключением части чекистской, поэтому хорошо представлял предысторию и ход мятежа. На основании имевшихся в его распоряжении источников он пришел к заключению, что Сибирский крестьянский союз не оказал сколько-нибудь существенного воздействия на возникновение Западно-Сибирского восстания, поскольку сам находился в стадии становления. По мнению Померанцева, Союз не являлся массовой крестьянской организацией, так как крестьянство оставалось лишь «объектом его провокации»[20]
. Данная точка зрения противоречила позиции Е. М. Ярославского и И. П. Павлуновского. Другой вопрос, вызвавший разногласия, – это истоки и природа недовольства сибирских крестьян накануне восстания. Померанцев считал восстания 1920 г. – начала 1921 г. в Сибири анархическим протестом всего крестьянства против политики военного коммунизма. Павлуновский видел в Западно-Сибирском восстании проявление нового – мелкобуржуазного типа контрреволюции, возникшего после разгрома главных вооруженных сил белогвардейцев. По вопросу о социальном составе участников Западно-Сибирского восстания существовал большой разброс мнений: от «чисто крестьянского» (Померанцев, Павлуновский) до «чисто белогвардейско-кулацкого»[21], а между ними – различные комбинации из социально-политических сил.В работе Н. В. Гурьева, посвященной «чапанной войне» в Поволжье, были использованы документы, созданные в крестьянской среде и характеризующие лозунги и программу крестьян-повстанцев – участников «чапанки»[22]
. Некоторые авторы говорили о крестьянских восстаниях в Советской России как о новом витке гражданской войны между бывшими союзниками – пролетариатом и крестьянством[23]. Одновременно многие исследователи делали вывод о «бандитском» характере повстанческого движения. Термину «бандитизм», несущего в себе однозначно негативную оценку всех сил, участвовавших в «малой» гражданской войне, как правило, отдавали предпочтение в ряду с терминами «повстанчество», «бело-зеленое движение», «кулацкие восстания», «контрреволюционные мятежи», «мелкобуржуазная контрреволюция». Лингвистическое окончание -Некоторые аспекты истории крестьянского протеста против Советского государства получили в указанный период довольно подробное освещение[24]
. Большое количество работ, многие из которых написаны участниками рассматриваемых событий, было посвящено военным действиям против повстанцев. В этот период появились оценочные суждения о социальном составе, уровне организованности и массовости выступлений. Формы крестьянского протеста нередко рассматривались в контексте более общих проблем. В работах содержалось множество фактического материала, с помощью которого нетрудно было разрушить миф об эсеро-бандитском характере крестьянских восстаний. Впоследствии многие из трактовок и выводов, которые появились в это время, были отвергнуты советской исторической наукой.