Крестьянский Брест, или предыстория большевистского НЭПа

Однако и этот, казалось бы, весьма энергичный шаг по ограничению прав сельских собственников не дал заметных результатов, поскольку сохранившийся в нетронутом виде свободный рынок промышленных товаров обладал для хлеба более притягательной силой, нежели государственный продовольственный аппарат. По-прежнему государственные заготовки по твердым ценам оставались лишь скудным ручейком снабжения города и армии по сравнению с мощным спекулятивным потоком. Ситуация требовала последовательного подчинения государственному регулированию рынка промышленных товаров. Но на этот раз подошла очередь топтания на месте для буржуазного правительства.

16 мая 1917 года Исполнительный комитет Петросовета принял резолюцию, выработанную под руководством того же Грома-на, которая содержала программу «регулирующего участия государства» почти для всех отраслей промышленности в распределении сырья, готовой продукции, фиксации цен и т. п. и которая не была принята Временным правительством, главным образом вследствие нажима промышленных кругов, стремившихся сохранить свои прибыли в неприкосновенности.

Между тем удручающая пустота государственных закромов стала летом 1917 года причиной уже настоящего голода в регионах страны, традиционно ввозивших продовольствие с Юга. Летние выпуски органа Министерства продовольствия «Продовольствие и снабжение» содержали множество сообщений о голоде, эпидемиях, спекуляции, избиении и убийствах продовольственников. «Голод в Калужской губернии разрастается. В пищу употреблено все, что можно было есть. От недостатка пищи падают коровы и лошади, если их не успели употребить в пищу. Дети умирают массами, умирают и взрослые. Голодные люди ринулись за хлебом в соседние губернии. Мужчины оставляют голодающие семьи в поисках хлеба, женщины бросают под присмотр посторонних лиц своих детей, чтобы идти за хлебом.» Работать по продовольствию в голодающем районе стало едва л. не опаснее, чем водить цепи солдат в атаку на германские и австрийские окопы.

«Идет форменная осада продовольственных комитетов: где разгоняют, где убивают, избивают». «Три часа стоял перед угрожавшею смертью толпой». «Ведут топить к реке». Угрожают «выбросить весь состав в окно»[3], —

свидетельствовали опубликованные телеграммы продовольственников.

Несмотря на регулярные перетасовки, Временное правительство оказалось слишком подверженным влиянию буржуазии, чтобы возвысить национальный интерес над интересами отдельных классов и повести активную политику социально-экономического регулирования. Поэтому для проведения очередного этапа объективно назревших мероприятий история приготовляла новую политическую силу, не связанную, по выражению ее лидера В. И. Ленина, «уважением» к «священной частной собственности»[4].

Неудачная война, продовольственный кризис, взаимные претензии социальных слоев, общая усталость и растущее озлобление народа — все это выносило на первое место «повестки» 1917 года необходимость решительных действий со стороны государства, на каковые оказалось абсолютно неспособным самодержавие. В феврале семнадцатого года революция (локомотив истории — по Марксу или варварская форма прогресса — по Жоресу) вышла из депо общественного кризиса и военных поражений и покатилась по разболтанным рельсам российской государственности. Но перегруженный социальными противоречиями митингующий эшелон революционной России никак не мог набрать необходимой скорости.

Социальная революция или Учредительное собрание — такой виделась альтернатива ближайшего будущего наиболее проницательным политикам в период «временной боярщины» после Февраля. Либо Учредительное собрание, сфокусировав общественные противоречия, в результате внутренней борьбы сможет выдавить из себя тот вектор, по которому двинется Россия, либо — социальная революция, захват власти в стране наиболее активной и решительной силой, способной принять на себя всю ответственность политической власти.

Летом после серии правительственных кризисов и массовых уличных выступлений казалось, что цементирующей силой могут стать военные, единственные из старой системы, кто обладал реальной силой и необходимой организацией. Однако провал корниловского выступления ясно показал, что не здесь аккумулировалась общественная энергия для решительного рывка вперед.