Крестьянский Брест, или предыстория большевистского НЭПа

Тем не менее, если отбросить наивное олицетворение двух политических тенденций в новом «двуглавом» символе Советской власти — Ленине и Троцком, то надо признать, что коллективное наблюдение крестьян-середняков устами Гулова верно уловило двойственность советской аграрной и продовольственной политики. Примеров тому было предостаточно. В конце 1918 года Ленин утверждал, что «пытаться вводить декретами, узаконениями общественную обработку земли было бы величайшей нелепостью»[207]. Но утвержденное ВЦИК при его деятельном участии «Положение о социалистическом землеустройстве и о мерах перехода к социалистическому земледелию» от 14 февраля 1919 года послужило мощным стимулятором административному рвению в провинции по насаждению советских хозяйств и попыткам форсирования коллективизации зимой — в начале весны девятнадцатого года. Тогда хватило и пары месяцев, чтобы убедиться, что это начинание встречает резко враждебное отношение крестьянства и обостряет отношения с властью. Вскоре в Кремле начали обвинять местную власть в чрезмерном, не по уму усердии, а на местах кивали на «дурацкие» директивы Центра. Замысел сорвался, да в то время и не могло быть иначе. Из откровений Сталина Черчиллю, из самой истории 30-х годов известно, что для коллективизации мужика потребовались крайнее напряжение и вся мощь государственного аппарата, а что было делать тогда, если в гражданскую войну красноармейцы, недавние крестьяне, сами при случае с наслаждением вытаптывали совхозные посевы[208].

По мнению экономического обозревателя кооперативного журнала П. Колокольникова, двойственность большевистской политики имела источником отчасти позицию властей на местах, где призывы к междоусобной войне, брошенные в мае прошлого года, дали крепкие корни и обильные всходы, но более — «в искусственном сплетении трезвых реалистических мотивов с заоблачными утопиями советского коммунизма»[209].

Отдавая должное справедливости этого наблюдения, тем не менее следует взглянуть за плечо пойманной идее-утопии, чтобы увидеть, что ею всегда руководит вполне прагматический интерес реальной общественной структуры. Большевистское государство, изнуренное борьбой с крестьянством за хлеб, готово было сделать ставку хоть на дьявола, чтобы обеспечить минимум стабильного поступления продовольствия. Даже ВСНХ с его внимательным отношением к интересам крестьянства, озабоченный постоянной голодовкой рабочих, устав от постоянной зависимости от Наркомпрода, вознамерился решить иными средствами вопрос о продовольствии.

По поручению Президиума ВСНХ Ларин сочинил и совместно с Рыковым внес на утверждение Совнаркома далеко не самый свой удачный проект — об организации советских земледельческих хозяйств учреждениями и объединениями промышленного пролетариата. Этот почин попал в струю, был одобрен Лениным и утвержден на заседании СНК 15 февраля, вслед за известным постановлением о социалистическом землеустройстве. Декрет предусматривал передачу пролетарским организациям бывших частно владельческих имений в целях обеспечения городов и рабочих продовольствием[210], что сразу напомнило практику петровских времен по приписке крестьян к заводам и дало лишний повод для роста недовольства среди мужиков. Однако в условиях разрушенного рынка деревня натурализовывала свое хозяйство, а промышленность стремилась ослабить, ликвидировать свою зависимость от сельского хозяйства подобными нелепыми предприятиями. Силы тратились не на восстановление нормальных экономических связей, а на углубление разрыва между отраслями хозяйства.

Основные надежды на развитие Нового Периода Экономической Политики его сторонники связывали с расширением деятельности кооперации, однако в тех условиях, при которых она была допущена к заготовкам, уже с самого начала были заложены предпосылки к провалу дела. Торговля, товарообмен, все принципы кооперативной деятельности разбивались о потолок твердых цен, которые не могли покрыть даже издержек крестьянского производства. Но если при известной ловкости, которую кооператоры успели приобрести за годы Советской власти, это затруднение можно было преодолеть, то другие препятствия оказались более серьезными. 10 февраля 1919 года сам Наркомпрод издал строгий приказ губпродкомам, взявшимся за свою обычную воеводскую практику, о том, что «устранение кооперативов от ссыпки и приемки разверстанных хлебов является противозаконным»[211].