Широта и масштабность крестьянского сопротивления — т. е. само существование того, что я называю крестьянской культурой сопротивления, — говорят об относительной автономии крестьянства в рамках сталинского «государства-Левиафана» и постоянстве ключевых характеристик крестьянской культуры, политики и общины во время и даже после коллективизации советского сельского хозяйства. Стойкость и выносливость крестьянства, взгляд на коллективизацию как на гражданскую войну, как на столкновение культур позволяют оспорить как тоталитарную модель с акцентом на атомизацию общества, так и более позднюю исследовательскую традицию, заложенную Моше Левином, который говорит о «рыхлом обществе», неспособном образовывать сплоченные классы, готовые защищать свои интересы и оказывать сопротивление государству{27}
. Постулируя существование крестьянской культуры сопротивления, данное исследование не ставит целью возродить старое историографическое представление о расколе на «мы и они» в российском (а позже и в советском) обществе, оно скорее предполагает, что дихотомия государства и общества (по крайней мере крестьянского) «снизу» рассматривалась как непреложная данность, однако представляла собой не столько социально-политическую реальность, сколько семантическое оружие сопротивления и взгляд на господствующие силы со стороны подчиненных. Если угол зрения смещается на положение крестьянства в обществе, его отношения с государством, содержание и форму его сопротивления, то советское общество уже не кажется таким отклонением от нормы, каким его обычно изображают. В то же время специфика общего и индивидуального опыта коллективизации вписывается в более широкую историческую картину, и становится ясно, что общие последствия великого крестьянского бунта и его кровавого подавления оказали непосредственное влияние на диалектику и ужесточение сталинизма, в значительной мере образуя подоплеку событий 1937 года.1.
ПОСЛЕДНИЙ И РЕШИТЕЛЬНЫЙ БОЙ: КОЛЛЕКТИВИЗАЦИЯ КАК ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА
Никогда еще дыхание смерти не носилось так непосредственно над территорией Октябрьской революции, как в годы сплошной коллективизации. Недовольство, неуверенность, ожесточение разъедали страну. Расстройство денежной системы; нагромождение твердых цен, «конвенционных» и цен вольного рынка; переход от подобия торговли между государством и крестьянством к хлебному, мясному и молочному налогам; борьба не на жизнь, а на смерть с массовыми хищениями колхозного имущества и с массовым укрывательством таких хищений; чисто военная мобилизация партии для борьбы с кулацким саботажем после «ликвидации» кулачества, как класса; одновременно с этим: возвращение к карточной системе и голодному пайку, наконец, восстановление паспортной системы — все эти меры возродили в стране атмосферу, казалось, давно уже законченной гражданской войны.
Как евреи, выведенные Моисеем из рабства Египетского, вымрут полудикие, глупые, тяжелые люди русских сел и деревень… и место их займет новое племя — грамотных, разумных, бодрых людей.