Крестьянский бунт в эпоху Сталина: Коллективизация и культура крестьянского сопротивления

Крестьянский взгляд на коллективизацию отчетливее всего проявляется в слухах. Слухи о коллективизации излагались языком Апокалипсиса. Советская власть отождествлялась с Антихристом, который начинает устанавливать свое царство на земле с помощью колхозов. Предупреждения о грядущем возмездии, войне и вторжении вызывали в памяти образы всадников Апокалипсиса. Слухи о падении нравов в колхозе порождали в сознании сельчан нечестивую триаду коммунизм — Антихрист — сексуальный разврат. Слухи, в которых коллективизация ассоциировалась с закрепощением, не всегда носили апокалиптический оттенок; крепостное право служило в них метафорой зла, земного, социального конца света, который, будучи связан с коммунистической политикой коллективизации, превращал коммунистов в помещиков, а революцию 1917 г. — в фарс. Слух был политической метафорой, переворачивающей мир вверх дном, создающей альтернативную реальность, полную символических инверсий. Тем самым слухи подрывали легитимность колхоза, коллективизации и советской власти. Они также служили проявлением коллективного мировоззрения, проекцией народной мысли и отражением политических представлений крестьянства. Мир слухов как ни один другой вид крестьянского сопротивления придавал коллективизации дух и облик гражданской войны.

Крестьяне прибегали к насилию лишь в самом крайнем случае. На атаки со стороны государства они отреагировали применением широкого спектра форм самозащиты. Самой наглядной и опасной из них являлось разбазаривание — уничтожение или продажа скота и прочего имущества, которое считалось воплощением крестьянской «темноты» и дикости. Как акт протеста, саботажа и способ освободиться от имущества, разбазаривание позволяло крестьянам защититься от той угрозы, которую нес их экономическому положению новый режим. Для крестьян, получивших ярлык «кулака», разбазаривание было одним из многих способов смены своего социально-экономического статуса, или самораскулачивания. Последнее включало в себя и другие уловки вплоть до окончательного ухода из деревни. Как разбазаривание, так и самораскулачивание сыграли непосредственную роль в безумной эскалации темпов коллективизации и раскулачивания в начале 1930 года.

Крестьянские общины также обращались к более прямым формам самозащиты, объединяясь для поддержки своих членов, обвиненных в кулачестве и подвергшихся репрессиям. Фраза «У нас кулаков нет» зазвучала по всей сельской местности, когда крестьяне осознали, что термин «кулак» не разделяет их, а, наоборот, служит важным уравнительным инструментом, поскольку на карте стояли интересы всего крестьянства, ведь практически любой мог быть объявлен кулаком. Поддержка или защита кулаков была опасной формой протеста, которая интерпретировалась государством как контрреволюционная деятельность. Когда все прочие методы были испробованы и не дали должных результатов, крестьяне обращались к наиболее традиционным формам защиты — написанию писем и петиций в вышестоящие властные органы. Они писали как за себя, так и за других, как коллективно, так и индивидуально, следуя традиционному мифу о благосклонной центральной власти в попытке восстановить попранную справедливость.

Самозащиту крестьян можно рассматривать как особую форму скрытого сопротивления. Хотя часто они играли на образе отсталого «мужика», их протест не был хаотичным и не выражал «темные стороны» крестьянской души. Наоборот, он был обдуманным, логичным, политическим и по-человечески оправданным. Самозащита могла проявляться как в скрытых, так и в открытых формах протеста. По мере возможности крестьяне старались смягчить политические последствия своих действий, разыгрывая из себя «мужиков» и «баб», утаивая факты или же подстраиваясь под доминирующий политический дискурс. В этом смысле как форма, так и содержание крестьянского протеста берут свое начало в общей культуре сопротивления, характерной как для российских, так и для многих других крестьян. Подобные акты самозащиты, наряду со слухами, позволяли продемонстрировать государству политическую солидарность и сплоченность крестьянства, готового отстаивать свои интересы.