Крестьянский бунт в эпоху Сталина: Коллективизация и культура крестьянского сопротивления

Крестьянский бунт против коллективизации был наиболее серьезным эпизодом народного сопротивления в советской России со времен Гражданской войны. В 1930 г. более 2 млн. крестьян приняли участие в 13 754 массовых выступлениях. В 1929 и 1930 гг. ОГПУ зафиксировало 22 887 «актов террора», направленных против местных партработников и крестьян-активистов, в том числе более 1 100 убийств^{1171}. Крестьянское сопротивление играло важную, хотя часто непредвиденную роль в сложном и противоречивом развитии коллективизации, то заставляя государство отступить, то приводя к новому витку репрессий. При этом оно лежало в основе атмосферы гражданской войны сталинской революции. Одной из причин провала крестьянского бунта стала недостаточная сила культуры сопротивления. Опора на общину локальный характер восстаний, отсутствие организованных структур сопротивления, отсутствие внешней поддержки обусловили архаичный характер крестьянской «политики», малую распространенность активных форм протеста и легкость, с какой государство смогло установить контроль над деревней.

В итоге крестьяне-бунтовщики не смогли оказать достаточного противодействия могущественному полицейскому аппарату, и, как и многие другие крестьянские бунты, восстание против коллективизации было обречено на провал. Этому способствовал размах репрессий со стороны государства. Миллионы крестьян в годы коллективизации были арестованы, заключены в тюрьму, депортированы или расстреляны. Власти уничтожили старые институты управления в деревне, устранили традиционные элиты. К репрессиям добавились тяжелые условия дефицитной экономики. Сначала у крестьян отняли зерно, а затем миллионы их погибли из-за вызванного этим голода. Истощенные голодом и подавленные репрессиями, крестьяне больше не могли оказывать активное сопротивление.

Однако репрессии не положили конец сопротивлению как таковому и в долгосрочной перспективе были отнюдь не единственным механизмом контроля. Столкнувшись с суровой реальностью, государство стало отказываться от революционно-миссионерской деятельности в деревне и перешло к более прагматичным и циничным методам воздействия на крестьян — контролю над жизненно важными ресурсами, прежде всего над зерном. Поставленная цель — устранить противоречия между городом и деревней — отошла на второй план, после того как возобладали интересы государства и рассыпались в пыль последние идеалы 1917 г. Оплотом крестьянина оставались его домашнее хозяйство, скот, амбар, склад и вся личная собственность, необходимая для работы и жизни. Личное подсобное хозяйство и ограниченный колхозный рынок существовали параллельно с обобществленным хозяйством, обеспечивая минимальные потребительские нужды колхозников. Крестьяне стали частью системы, и в последующие годы государство постепенно распространило те немногие выгоды, которые могло гарантировать городу и на деревню. Советское сельское хозяйство стало смешанным: в нем начали сосуществовать личное и коллективное хозяйства. Все они находились под контролем государства, но обеспечивали выгоду и их владельцам.

В долгосрочной перспективе социальные последствия коллективизации и урбанизации оказались столь же действенными, сколь и жестокие репрессии. Постоянная миграция в города мужчин и молодежи привела к формированию семей, среди членов которых были как крестьяне, так и жители города, и к укреплению связей между городом и деревней — более сильному, чем когда-либо. Деревня все больше советизировалась благодаря образованию, прохождению крестьянами военной службы, налаживанию транспортной инфраструктуры и связи. По крайней мере, можно говорить о некотором сглаживании различий между городом и селом.

В итоге сталинский режим и система коллективных хозяйств одержали победу но их триумф не означал конца крестьянской культуры как народной культуры сопротивления. Крестьянство продолжало оказывать пассивное сопротивление и использовать другое оружие слабых и в условиях социалистической системы сельского хозяйства, ставшей ахиллесовой пятой советской экономики и постоянным напоминанием об иронии, которой оказалась отмечена «пролетарская революция» в крестьянской России. Как и община, колхоз оказался преградой для перемен; с одной стороны, он служил средством выживания крестьян, с другой — государственным механизмом контроля. Со временем он превратился в идеальный институт минимизации риска, какой всегда искали крестьяне. Социально-экономическое выравнивание, обеспечение необходимых средств к существованию и некоторая степень культурной независимости, демографической изоляции и феминизации деревни поддерживали и даже усиливали определенные аспекты крестьянской культуры и традиций^{1172}. Постоянная нестабильность крестьянской жизни, ставшая уже традиционной, привязала крестьян к колхозу.