Он толкнул Балабанова к ближайшей запряжке, на которой хозяин уже совсем было собирался трогаться прочь, сам прыгнул в передок и выхватил вожжи из рук остолбеневшего крестьянина. Тот и глазом не успел моргнуть, как его кони, нахлёстываемые нежданными седоками, понеслись, обгоняя пеших и конных, тянувшихся с базара.
— Стойте! — опомнился наконец хозяин. — Там яйца, яйца в соломе, язви вас! Подавите!
Но санки умчались.
— В обгон ударились. Знать-то, на дороге станут перенимать всех да осматривать, не опознают ли её. Этот живо найдёт, раз знакомый, — услышал Костя.
— Жалко её, правду говорила… — И сразу же опасливо: — Тихо, ты!
Толпа редела, разбредалась. Косте ничего не оставалось, как тоже побрести к дому, который дал им с Анной Васильевной приют. Как только вошёл в дом, услышал от хозяйки:
— Пришёл? Слава богу! А то сама места себе не находит. Надо, говорит, идти его искать…
«Сама» была здесь, жива, невредима.
Анна Васильевна и её товарищи были, в общем, довольны: если сразу им удалось ускользнуть от преследователей, то дальше будет легче. Документы у каждого из них хорошие, можно надеяться пройти самую придирчивую проверку, а в том, что кто-то из присутствующих на митинге сможет узнать агитаторшу в лицо, было мало вероятного. Она переоделась в дорогое городское платье, взбила волосы и стала очень похожа на фотографию, что наклеена была в углу паспорта, который удостоверял, что зовут её Ефросинья, фамилия — Мездрина, а по званию она купчиха из города Каширы. Беженка, каких немало появилось на Алтае. Костя со своими санками и конём Танцором тоже никого не мог удивить: приехал паренёк на базар… Казалось, дела складывались как нельзя лучше.
Но вот прибежал Костя, рассказал, путаясь и ругаясь, что́ сейчас видел и слышал, и сразу всё осложнилось. Теперь нельзя было больше надеяться ни на дорогое платье, ни на причёску, изменившую облик Анны Васильевны, ни на отлично изготовленный паспорт. О возвращении в Поречное тоже больше и думать не стоило: узнав от Балабанова, что она учительствовала в этом селе, колчаковцы наверняка станут искать её и там. Решили уезжать по дороге на Зубково, противоположной той, которая ведёт на Поречное. Костя отвезёт её до ближайшего села, где она сможет укрыться на время, а сам потом повернёт домой.
Пока самым трудным было уйти из Ползухи. Решили первые шаги делать порознь. Костя выедет за село один. Если нарвётся на караульных, скажет — ездил на базар, возил холсты продавать. Мать послала. Она болеет, отец занят коновальской работой, а брат на колчаковской службе, в армии. Захотят проверить — пусть проверяют, всё правда.
Удастся Косте выбраться благополучно, так он, отъехав версты три за околицу, у полевого колодца свернёт в ложок и там у начала таловых зарослей станет ждать Анну Васильевну. Она же, переодевшись нищенкой, пойдёт пешком к условленному месту.
Всё было решено и продумано, теперь оставалось действовать. Костя отправился к колодцу за водой, чтоб напоить Танцора перед отъездом. Заря дотлевала, присыпаясь тихим снежком вперемежку с густым пеплом сумерек. Шёл Костя открыто, ничего не опасаясь. Понимал: он-то сам ни для кого интереса не представляет.
А в это самое время по улицам Ползухи бродил человек, заглядывал во дворы, всматривался, чуть ли не внюхивался в каждого мальчишку, в каждого парня, кто хоть издали был похож именно на него, Костю. И чем больше темнело, тем азартнее и нетерпеливей он искал. Балабанов больше не сомневался в том, что малый, встреченный им утром, был сыном пореченского коновала Егора Байкова и что появление его в далёкой от Поречного Ползухе прямо связано с появлением Мурашовой. Сейчас, если бы удалось найти Костю, можно было бы считать, что и она в руках.
А Костя в это время беспечно позванивал колодезной цепью, ловил отблески затухающей зари в гладкой лавине студёной воды, выливающейся из ведра в бадейку…
Что испытывал Балабанов, когда увидел Костю? Азартную радость удачно начинающейся охоты? Наверное, и это. Но главное — злобную гордость. Ведь как он, Балабанов, рассудил, так оно и есть! Здесь, в Ползухе, мальчишка, никуда не делся. Наверняка здесь же и эта баба, не иначе!
Анна Васильевна собиралась в путь. Она решила выходить сразу, пока ещё не настала глухая ночь и люди попадаются на улицах. Если кто и увидит в это время горбатую нищенку с большой клюкой, не будет подозрительно.
Она надела рваные одежонки, какие на всякий случай были припасены с собою, подмостила горб и стала торопливо пришивать к затрёпанной холстяной суме оторвавшуюся лямку.
Молодая хозяйка, выряженная по случаю пребывания в доме такой гостьи в новый передник и настиранный платочек, собирала ей подорожник. В зыбке тихо, с прихлёбом посапывал младенец.