Крестьянство России в Гражданской войне: к вопросу об истоках сталинизма

В нашем распоряжении имеется лишь один документ, свидетельствующий о проявленном со стороны колчаковского режима интересе к поволжскому крестьянству в плане его использования для антибольшевистской борьбы. Это ходившее в январе 1919 г. по селениям Самарской губернии воззвание к крестьянам и красноармейцам командира 3-го Уральского корпуса конных стрелков, генерал-лейтенанта Голицына. В нем крестьян призывали «брать оружие и идти против большевиков», а красноармейцев — «не бояться сдаваться», так как их никто не расстреляет за вынужденную службу большевикам.

Воззвание разъясняло крестьянству вред, который принесли ему большевики и советская власть^{955}. Других конкретных свидетельств причастности колчаковцев к крестьянскому движению в регионе в рассматриваемый период выявить не удалось.

Ситуация с мифическими личностями — графом Орловым и генералом Бередичевым была прояснена в докладе агитатора политотдела Восточного фронта Н.Г. Петрова, датированном 27 марта 1919 г. Основываясь на своих личных впечатлениях о поездке в эпицентр восстания — с. Новодевичье Сенгилеевского уезда Симбирской губернии, он сообщил в политотдел и особый отдел фронта факты, часть из которых уже приведена нами в предыдущем параграфе. Тем не менее, повторим их и дополним интересующей нас информацией. Итак, Н.Г. Петров заявил: «Возможно еще, что часть активных кулаков из округи была между собой в немой стачке, но приемы более организованной (партийной) борьбы им были чужды. К тому же убеждению меня приводит и совершенное отсутствие следов пребывания в Новодевичье посторонних лиц, все были исключительно из местных, вопреки всем газетным сообщениям о каком-то поручике (вероятно, смешивается фамилия Поручиковых), графе Орлове-Давыдове и т. д. Выдвинувшиеся во время восстания руководители Новодевиченского «Штаба» все были исключительно из местных людей»^{956}. В данном контексте информацией для размышления может стать тот факт, что Фрунзе больше никогда не повторял высказанные им 17 марта 1919 г. в телеграмме в Центр утверждения о причастности агентов белых к «чапанной войне». Возможно, он изменил свое мнение под влиянием новых фактов, в том числе изложенных в приведенном нами докладе агитатора Петрова. С другой стороны, не исключено, что его телеграмма явилась «данью моде». Командарм следовал «общим правилам игры» и не придавал особого значения достоверности сообщаемой им информации. К 17 марта 1919 г. основные очаги «чапанной войны» были разгромлены. Опасность для фронта со стороны повстанцев миновала. Поэтому исходя из здравого смысла и политической целесообразности, переложить вину за мощнейшее крестьянское восстание на главных врагов советской власти было даже необходимо. В этом было особенно заинтересовано губернское руководство, которое понимало неизбежность серьезной ответственности за неспособность контролировать ситуацию в момент наступления Колчака. Многие губернские начальники входили в состав Реввоенсоветов армий и Восточного фронта. Поэтому корпоративные и политические интересы вполне могли доминировать в момент подготовки текста вышеупомянутой телеграммы. Заручившись авторитетом командарма, местное советское и партийное руководство убивало сразу двух зайцев: снимало с себя ответственность за восстание перед вышестоящими органами и получало серьезнейший аргумент для проведения в крестьянской среде агитационно-пропагандистской работы.

Что же касается бывших офицеров, принимавших участие в крестьянском восстании, то в этом ничего экстраординарного не было. В движении участвовало все мужское население, имеющее военный опыт. А таких, учитывая четырехлетнюю империалистическую войну и, как минимум, один год Гражданской войны, было большинство. И, естественно, что среди них оказалось немало не только бывших рядовых, но представителей младшего командного состава царской, Красной и Белой армий. Причем факт участия в восстании бывших офицеров высшего и даже среднего звена не подтвердился. Это свидетельствует о том, что его участниками были не бывшие помещики-офицеры колчаковской армии, вернувшиеся в свои бывшие имения [как, например, граф Орлов — бывший владелец Усольского имения в Сызранском уезде. — В. К.], а крестьяне, в силу своего сословного положения выслужившиеся лишь до младших офицерских чинов. Будучи офицерами Русской армии и в то же время оставаясь крестьянами по роду своей деятельности, они использовали свой армейский опыт, организуя повстанческие отряды сообразно правилам военного искусства^{957}.