Крестики-нолики

— Вы знаете, я такую крысу видела, — вдруг заговорила Медуница. — Я их много всяких помню. Но с обидой котора, только одну. Я у монахинь тогда жила. С едой негусто. А у Беаты бутылочка с клеем в келье стояла. Из крахмальной муки клей был. И сверху пробкой заткнуто. Мы как-то к Беате в келью тихо вошли — глядим, на бутылочке крыса сидит. Пробку прогрызла, но в горлышко ей не пролезть. А бутылка в гильзе тяжелой стояла. Не свалить. Так крыса хвост в клей макает и слизывает. Так и кормилась. Беата ее погнала. Крыса обернулась. И морда у нее в сильной обиде была…

Слова Медуницы внезапно всех примирили. Заставили примолкнуть. Устыдили даже.

Ник отвернулся ото всех, нахохлившись, вобрал голову в плечи, бесшумно ушел за ширмы. Шашапал, неловко сглотнув слюну, принялся поспешно растирать по лицу непрошеные слезы. Вырвав из кармана платок, Сергей, не глядя, протянул его Шашапалу.

У мести пустые глаза

Подобного приступа обжорства Шашапал не знал никогда. Возможно, оттого, что бабушка ни разу не варила таких щей из молодого щавеля. Обжигаясь и захлебываясь, Шашапал съел две полных тарелки подряд. А когда довольная Вера Георгиевна отправилась к подруге «понаслаждаться стихами Вийона», ненасытный Шашапал налил себе третью порцию еще неостывших щей, съел все до капли и даже вылизал тарелку.

Расплата пришла во время сна.

Сначала Шашапалу привиделась разбрызганная клякса величиной в двухэтажный дом. Постепенно клякса стала оживать, стягивая и сшивая зазубренные лучевидные осколки. Задышала, заколыхалась. Стала обрастать по краям мохнатым ворсом, похожим на иссиня-черных гусениц. В центре кляксы-паука вздулось белое пузырчатое пятно. В нем появились длинные печальные глаза. Нос хищной птицы. Рот с грязно-острыми бесчисленными зубками.

Вылупившись из кляксы, лицо тоскливо уставилось на Шашапала.

И тут он понял, что новоявленное существо не что иное, как сама Ночь.

Они смотрели друг на друга до тех пор, пока Шашапал не почувствовал, что сейчас Ночь попросит его о таком, чего он выполнить не в состоянии.

От страшной рези в животе он проснулся!..

Сквозь коридорную темень Шашапал помчался к спасительному туалету. Длинными шлепающими прыжками. Монументальные часы в комнате соседей-молчунов зловеще пробили дважды, когда Шашапал покинул обитель индивидуальных размышлений.

Теперь ему нестерпимо хотелось пить. И хотя глаза давно привыкли к темноте, в ванную Шашапал идти не рискнул, предпочел вымыть руки и напиться из кухонного крана.

Середина короткой июньской ночи была завешена туманом.

Ноги сами повели Шашапала к окну. В том месте, где Черниговский переулок шел на изгиб, в плотной толще тумана высветились две точки. Медленно расширяясь и накатываясь, бесшумно поплыли по невидимому ущелью проулка, устремляясь в спящие недра двора. Вслед за первыми раструбами приближающихся фар вспыхнули, засветились вторые.

Шашапал вжал лицо в прохладу стекла.

Две машины, не издав ни единого звука, остановились посреди двора. Фары первой выхватили из темноты вход в подвал Щавы. Фары второй скользнули по парадному пятиэтажного дома, где жил Сергей, и погасли.

От машины отделились быстрые тени. Очень скоро они обрели реальную плоть. Глаза Шашапала постепенно выделили перетянутых, ремнями милиционеров и трех людей в штатском. Низкорослого в кургузом пиджаке, поджарого и плотного в сером костюме. Одни, как показалось Шашапалу, окружили подвал. Другие исчезли в доме Сергея.

Нехотя вступало в свои права июньское предрассветье.

Первые звуки пришли к Шашапалу через двойные стекла, когда застучали в обутую ржавыми кусками железа, дверь подвала Щавы.

Из парадного дома Сергея выскочил сутулый милиционер. Подбежав к штатскому в сером костюме, что-то быстро и растерянно заговорил, кивая на высветившиеся изнутри окна полуподвала.

Шашапал вспомнил, что в полуподвале живет «морской пехотинец» Мотя, но он так сосредоточился на разговоре сутулого милиционера с плотным человеком, что упустил момент, когда открылась дверь подвала Щавы и несколько милиционеров ссыпались вниз по лестнице.

Не сразу заметил он и появление из блеклой полутемени однорукого домоуправа, истопника Горячих в замусоленной ушанке и коренастой, кутающейся в платок женщины, что жила в деревянном флигеле близнецов.

Троица покивала плотному в сером костюме и сразу поплелась вслед за ним и сутулым милиционером в парадное Сергея.

Окна домов и флигелей оставались по-прежнему темными. Где-то за двумя полусгнившими заборами, в конце «Постройки», взлаяла и сразу стихла невидимая собака.

Трое, сопровождаемые сутулым милиционером, вышли из парадного дома Сергея и, пройдя несколько шагов, направились в подвал Щавы.

Вышедший вслед за ним поджарый подошел к неподвижному плотному, притулившемуся у кабины первого «воронка», протянул тому портсигар.

Двое милиционеров вывели из подвала мужчину в черной шинели морского офицера, державшего руки за спиной. Приглядевшись к скошенной челке, Шашапал узнал Акима.