Которая мне бы очень и очень пригодилась. Я не знаю, откуда берутся придурки, которые упиваются мыслями о небытии, режут вены или, открыв газ, суют голову в духовку. Чёрт подери, я бы за шкирман приволокла их сюда и оставила стоять с гранатой в руке, а потом героически погибнуть, увлекая с собой толпу народа. А я бы в это время уже наматывала километры в ту сторону, куда уехал внедорожник, так похожий на тот, в котором мы когда-то увозили Адель навстречу её новой жизни и смерти. Только смерть теперь вроде бы откладывалась на потом.
Я вылезла на дорогу и, крадучись, пошла к этой куче мертвецов — если троих, конечно, можно было назвать кучей. Казалось, уже несколько часов — или даже суток — я сжимала в руке приготовленную гранату. Я подгребла ещё ближе, выдернула чеку и приготовилась провернуть эту загогулину. Со страху, что гранату разорвёт раньше времени, я вспотела так, будто меня только что окатили из ведра, а самим ведром от большого ума заехали по макушке.
Нет, прав был тот, кто когда-то посчитал, что из меня выйдет максимум пулемётчик. Потому что снайпер из меня был никакой. По причине отсутствия собственной думалки, мне надо было не хлопать ушами, а получше запоминать всё то, что мне когда-то рассказывали. Или, видать, этим самым хитрожопым снайпером надо было родиться. А я родилась кем-то другим — а кем, так и не поняла. И сия интересная информация мне не светила, по крайней мере, сейчас — когда я услышала, как звякнул по асфальту металл оружия.
Мадам Фортуна сделала изящный пируэт и кокетливо продемонстрировала мне свою тыльную часть.
Передо мной была Берц.
— Ковальчик, — сказала она.
Я одновременно увидела две вещи. Автомат, нацеленный мне в лобешник, точнее, даже не сам ствол, а дуло, которое показалось мне огромным; оно засасывало меня, как чёрная дыра. И прищуренные глаза Берц. И капельки пота на её висках: они выступали прямо мгновенно, будто её поливали сверху из чайника, потом эти капельки собирались в струйки и текли вниз, к подбородку. Я сейчас, конечно, была всего лишь лохом, который рискнул и попал пальцем в жопу, — но даже лох не хотел умирать. Хоть и двигался к этому на всех парах.
— Знаешь чего? — с трудом сказала она и облизнула пересохшие губы. Ствол АК чуть шевельнулся, и её лицо дрогнуло. Я посмотрела чуть ниже, и поняла, что осколок попал ей в живот. Рука, свободная от автомата, прижимала развороченную плоть, но на асфальт натекла уже порядочная лужа.
— Чего? — спросила я — просто так.
— Дура ты, — сказала она. — Что не ушла.
— Оно того стоило, — пояснила я, медленно осознавая, что таки да — наверное, дура.
— Зачем? — с трудом спросила Берц.
— Чтоб у неё было будущее, — сказала я.
И у всех остальных, тех, кто не попал под осколки — оно было. Какое — это был уже другой коленкор. Но это точно не оказалась бы пуля, выпущенная мной.
Это знала я — сейчас. Это знала Берц — двадцать минут назад рявкнув свой последний приказ и глядя вслед бэтеру — с чем? — с тоской, или с равнодушным ожиданием неизбежности?
— А у тебя — нет, — сказала Берц. — И у меня — нет. А и хрен с ним.
Её взгляд, затуманенный болью, скользнул по моей перемазанной чёрте в чём персоне — и мне тут же показалось, что с меня сдирают если не кожу, то одежду точно. Берц всегда оставалась Берц — наверное, в прошлой жизни она была лазерным прицелом. Или рентгеновским аппаратом. А в этой жизни, на этой Богом забытой дороге, она точняк углядела, что именно я сжимаю в кулаке. Мы были классной компанией: два с половиной трупа, уже ПОЧТИ летящая пуля, и уже ПОЧТИ разлетающийся на тысячи осколков чёрный шарик — на пустой дороге в самом глухом углу страны, которую я не могла вам назвать, потому что выдала бы военную тайну…
И так продолжалось века, пока я не увидела, как мгновенно закаменело её лицо.
— Задрало. Пока, Ковальчик, — сказала она — и подмигнула.
И слово "почти" исчезло в звуке выстрела, поглощённого грохотом взрыва…
А над сосной у дороги продолжала кружиться на ветру утренняя звезда, жидкая, как кровь…
Глава 00
Дым куда-то подевался, а я была на этой же дороге, но только в полном одинаре. Из леса тянуло сыростью; я поёжилась и стряхнула с камуфла остатки присохшей грязи. Хотя можно было уже поспорить, чего там было больше — грязи, кровищи или собственно материи.
Сзади раздались шаги; кто-то нарочито небрежно прочистил горло — явно только для того, чтобы привлечь внимание, а не потому, что у этого кого-то внезапно запершило в глотке.
Я обернулась. Прямо передо мной стоял здоровущий конь.
— Привет, — вальяжно сказал он.
— Привет, — осторожно поздоровалась я, непроизвольно делая шаг назад.
Оказалось, что я даже могу сделать шаг назад — после того, как этот мир должен был исчезнуть, разлетевшись на куски. Однако почему-то он не желал исчезать.
— Полагаю, ты хочешь, чтоб я перешёл сразу к делу? — осведомился конь.
Я не хотела, чтоб он переходил к делу или куда-то там ещё. На самом деле, я вообще не знала, что хотела, к тому же я пока очень живо помнила, к какому такому делу постоянно норовила перейти Берц. Впрочем, похоже, вопрос был риторическим.