Крестики-Нолики

— Снайпер — это даже не воинская специальность, это, прежде всего, образ мысли, — пояснила Ярошевич.

По ходу пьесы, её потянуло на разговоры о вечном.

Об этом нетрудно было догадаться уже после слова "теоретически".

Пусть так. Человек, который мог ткнуть в меня пальцем и, пусть даже в шутку, уличить в нежных чувствах к расово неполноценному субъекту, волен был втирать о вечном и любой другой лабуде хоть до второго пришествия. Даже если бы этот человек обладал интеллектом не большим, чем у кадушки с квашеной капустой.

— Да? — спросила я, в тайне возликовав.

— Да… Образ мысли. Философия, если хочешь, — она махнула фляжкой так, что алкоголь булькнул через край.

— Само собой, — серьёзно подтвердила я, надеясь услышать подробности.

— Когда ты не ломишься напрямую, а ждёшь, тихо-тихо, как мышка в норке, — она пальцами изобразила нечто величиной с карандашный огрызок. То ли это была норка, то ли собственно мышка.

Алкоголь и адреналин обычно смешивались в нечто вроде коктейля Молотова, но сейчас адреналин был уже на излёте. Ярошевич пальцем протёрла глаза — с такой энергией, что мне показалось, она вот-вот вдавит их внутрь черепа.

— Иногда ждёшь долго… сутки… может, двое… — она снова протянула фляжку мне, но я отказалась.

— Направление ветра… Солнце… блики от линзы… Понимаешь? — требовательно спросила она, будто я знала все эти тонкости.

Я не знала. Каждому своё, как правильно сказала Ярошевич.

Очевидно, по моему лицу было ясно, что я просто одержима жаждой знаний. Ярошевич неожиданно встрепенулась, поставила пустую фляжку на подоконник и села, подсунув под спину подушку.

Следующий час был посвящён лекции по техникам снайперского боя, перемежаемой случаями из жизни и анекдотами.

В кои-то веки я больше слушала, чем говорила. Я сидела на соседней койке и смотрела ей в рот. Из меня вышел прямо-таки идеальный слушатель, о таком можно было только мечтать. Нет, определённо, докторша просто обязана была мной гордиться.

Когда-то кто-то решил, что снайпера из меня не выйдет, и я — да, могла всего только укатать промеж рогов с трёх метров и не поморщиться.

До этого самого дня мне казалось, что и для такой работы тоже нужно родиться. Теперь Ярошевич этой своей эрудицией размазывала меня по стенке, втаптывала в навозную лужу и всячески расписывала, как не удалась моя жизнь.

— Решил не кто-то и когда-то, а самолично Берц, почти сразу после того, как ты пересекла КПП, — ехидно просветила Ярошевич.

— Стало быть, мне не повезло, — мрачно пошутила я.

— С другой стороны, столько, сколько Берц, тут просто не живут, — Ярошевич потыкала подушку кулаком и перевернулась на бок. — Старуха давно поехала чердаком.

— Может, и так, — равнодушно согласилась я. — Только, думаю, ты предпочтёшь, чтоб рядом с тобой была старуха с поехавшей крышей, которая имеет дурную привычку прикрывать нам корму, нежели останешься в гордом одиночестве.

— Не гони, Ковальчик, — оторопело сказала Ярошевич. — Ты же понимаешь, что я не всерьёз назвала её чокнутой старухой?

— А ты назвала её чокнутой старухой? — живо поинтересовалась я.

— Ну, или как там? — она притормозила и потёрла лоб. Работа мысли давалась со скрипом.

— Не помню, — легкомысленно брякнула я.

Ярошевич замерла.

Наверное, не стоило обострять — и играть в эти игры с интригами, взаимными подковырками и всем остальным.

— Принесите кофе с двумя кусочками сахара — и поцелуйте меня в задницу, — я просто блистала остроумием. — Что-то типа этого, да?

Ярошевич смотрела на меня во все глаза и реактивно соображала, что ответить.

Я сделала это не нарочно. Не из-за того, чтобы мастерки переключить Ярошевич на что-то ещё. Я почему-то вдруг вспомнила про Берц, и про тот день с чёрными заборами-заборами-заборами… И про то, что тогда уже никого не волновало, снайпер ты или нет, рядовой или лейтенант. В том числе, раскалённым кускам свинца было совершенно безразлично, встанешь ты и пойдёшь дальше, или так и останешься лежать на обочине той дороги.

И никогда не было безразлично для Берц.

Хотя она и не кричала об этом на каждом углу.

Нет, Берц могла ехать крышей сколько угодно, но её воспитательные методы работали на ура.

— Помнится, тебя она как раз не прикладывала носом в собственное дерьмо, — подковырнула Ярошевич в порядке оправдания.

— Да уж, — мрачно сказала я. — Особенно с той шуткой юмора, когда она выдала, что превосходный снайпер выйдет из меня.

Ярошевич хрюкнула:

— Из тебя вышел довольно хреновый снайпер.

— Надо же! — издевательски сказала я. — Зато хороший спринтер, да?

— Не заводись, — примирительно сказала она.

Эта зараза могла задирать нос — потому что она-то как раз была хорошим снайпером. Ладно, Ярошевич могла идти лесом, пеньками и мелкими перебежками; я умела делать свою работу — и точка. С трёх метров, с десяти, и так далее. Я даже могла быть бортстрелком на бэтере или просто пулемётчиком. Правда, спорю, Берц с самого начала знала это, только в воспитательных целях я несколько часов кряду бегом измеряла длину полигона, прежде чем она вынесла вердикт, что проще меня усыпить, чем быстро научить попадать точно в яблочко…