Крестики-Нолики

– Снайпер – это даже не воинская специальность, это, прежде всего, образ мысли, – пояснила Ярошевич.

По ходу пьесы, её потянуло на разговоры о вечном.

Об этом нетрудно было догадаться уже после слова "теоретически".

Пусть так. Человек, который мог ткнуть в меня пальцем и, пусть даже в шутку, уличить в нежных чувствах к расово неполноценному субъекту, волен был втирать о вечном и любой другой лабуде хоть до второго пришествия. Даже если бы этот человек обладал интеллектом не большим, чем у кадушки с квашеной капустой.

– Да? – спросила я, в тайне возликовав.

– Да… Образ мысли. Философия, если хочешь, – она махнула фляжкой так, что алкоголь булькнул через край.

– Само собой, – серьёзно подтвердила я, надеясь услышать подробности.

– Когда ты не ломишься напрямую, а ждёшь, тихо-тихо, как мышка в норке, – она пальцами изобразила нечто величиной с карандашный огрызок. То ли это была норка, то ли собственно мышка.

Алкоголь и адреналин обычно смешивались в нечто вроде коктейля Молотова, но сейчас адреналин был уже на излёте. Ярошевич пальцем протёрла глаза – с такой энергией, что мне показалось, она вот-вот вдавит их внутрь черепа.

– Иногда ждёшь долго… сутки… может, двое… – она снова протянула фляжку мне, но я отказалась.

– Направление ветра… Солнце… блики от линзы… Понимаешь? – требовательно спросила она, будто я знала все эти тонкости.

Я не знала. Каждому своё, как правильно сказала Ярошевич.

Очевидно, по моему лицу было ясно, что я просто одержима жаждой знаний. Ярошевич неожиданно встрепенулась, поставила пустую фляжку на подоконник и села, подсунув под спину подушку.

Следующий час был посвящён лекции по техникам снайперского боя, перемежаемой случаями из жизни и анекдотами.

В кои-то веки я больше слушала, чем говорила. Я сидела на соседней койке и смотрела ей в рот. Из меня вышел прямо-таки идеальный слушатель, о таком можно было только мечтать. Нет, определённо, докторша просто обязана была мной гордиться.

Когда-то кто-то решил, что снайпера из меня не выйдет, и я – да, могла всего только укатать промеж рогов с трёх метров и не поморщиться.

До этого самого дня мне казалось, что и для такой работы тоже нужно родиться. Теперь Ярошевич этой своей эрудицией размазывала меня по стенке, втаптывала в навозную лужу и всячески расписывала, как не удалась моя жизнь.

– Решил не кто-то и когда-то, а самолично Берц, почти сразу после того, как ты пересекла КПП, – ехидно просветила Ярошевич.

– Стало быть, мне не повезло, – мрачно пошутила я.

– С другой стороны, столько, сколько Берц, тут просто не живут, – Ярошевич потыкала подушку кулаком и перевернулась на бок. – Старуха давно поехала чердаком.

– Может, и так, – равнодушно согласилась я. – Только, думаю, ты предпочтёшь, чтоб рядом с тобой была старуха с поехавшей крышей, которая имеет дурную привычку прикрывать нам корму, нежели останешься в гордом одиночестве.

– Не гони, Ковальчик, – оторопело сказала Ярошевич. – Ты же понимаешь, что я не всерьёз назвала её чокнутой старухой?

– А ты назвала её чокнутой старухой? – живо поинтересовалась я.

– Ну, или как там? – она притормозила и потёрла лоб. Работа мысли давалась со скрипом.

– Не помню, – легкомысленно брякнула я.

Ярошевич замерла.

Наверное, не стоило обострять – и играть в эти игры с интригами, взаимными подковырками и всем остальным.

– Принесите кофе с двумя кусочками сахара – и поцелуйте меня в задницу, – я просто блистала остроумием. – Что-то типа этого, да?

Ярошевич смотрела на меня во все глаза и реактивно соображала, что ответить.

Я сделала это не нарочно. Не из-за того, чтобы мастерки переключить Ярошевич на что-то ещё. Я почему-то вдруг вспомнила про Берц, и про тот день с чёрными заборами-заборами-заборами… И про то, что тогда уже никого не волновало, снайпер ты или нет, рядовой или лейтенант. В том числе, раскалённым кускам свинца было совершенно безразлично, встанешь ты и пойдёшь дальше, или так и останешься лежать на обочине той дороги.

И никогда не было безразлично для Берц.

Хотя она и не кричала об этом на каждом углу.

Нет, Берц могла ехать крышей сколько угодно, но её воспитательные методы работали на ура.

– Помнится, тебя она как раз не прикладывала носом в собственное дерьмо, – подковырнула Ярошевич в порядке оправдания.

– Да уж, – мрачно сказала я. – Особенно с той шуткой юмора, когда она выдала, что превосходный снайпер выйдет из меня.

Ярошевич хрюкнула:

– Из тебя вышел довольно хреновый снайпер.

– Надо же! – издевательски сказала я. – Зато хороший спринтер, да?

– Не заводись, – примирительно сказала она.

Эта зараза могла задирать нос – потому что она-то как раз была хорошим снайпером. Ладно, Ярошевич могла идти лесом, пеньками и мелкими перебежками; я умела делать свою работу – и точка. С трёх метров, с десяти, и так далее. Я даже могла быть бортстрелком на бэтере или просто пулемётчиком. Правда, спорю, Берц с самого начала знала это, только в воспитательных целях я несколько часов кряду бегом измеряла длину полигона, прежде чем она вынесла вердикт, что проще меня усыпить, чем быстро научить попадать точно в яблочко…