Крестики-Нолики

Рота в полном составе отстрелялась, перекурила, со смаком обсудила то, как я, словно челнок, галопом измеряю длину полигона. Потом подтянулось оцепление, зафырчали моторы грузовиков – и я повеселела и приободрилась. Но не тут-то было. Берц махнула рукой, и грузовики неторопливо покатили в часть.

Мне хотелось завыть – но я только и могла, что взять горсть снега и приложить ко лбу.

– Морду отморозишь, – спокойно сказала Берц и закурила.

Моторы грузовиков стихли в направлении Старого города.

– Что застыла? На огневой рубеж, ну! – беззлобно прикрикнула она.

Я не показала каких-то там сногсшибательных результатов, и к тому же, как я узнала чуть позже, в роте уже имелся полный комплект снайперов. Делать из меня ещё одного нужды не было – это попросту был один из фирменных способов Берц научить меня вовремя затыкаться.

До темноты оставалось ещё несколько долгих часов, которые показались мне днями. До кучи меня ждали не могли дождаться пятьсот метров, мишень, которая маячила в недосягаемой дали – и снайперская винтовка с длинным дулом и оптическим прицелом, похожим на телескоп. По ходу дела выяснилось, что прицел был четырёхкратный – и что пятьсот метров мне тоже придётся преодолевать на своих двоих, на сей раз просто потому, что этого желала Берц. И я продолжала, как заяц, скакать по сугробам – и докладывать результаты, в точности которых она желала убедиться только таким образом и никак иначе…

Я с грехом пополам научилась затыкаться. Иногда. А иногда всё-таки нет.

И ещё с тех пор я стала пребывать в уверенности, что снайперская винтовка-"весло" на самом деле не такое уж и лёгкое оружие, как кажется со стороны…

В общем, мне было фиолетово, как именно меня воспитывала Берц. Факт тот, что я соглашалась с тем, что она вполне себе имела на это право.

Она могла делать с любым из нас что угодно – потому что в итоге только благодаря Берц, а не министру обороны, которого мы никогда не видели, и не Господу Богу, которого мы, кстати говоря, никогда не видели тоже, наши задницы были целы.

Ей всё одно было виднее, что собой представляет человек, и кого из этого человека в итоге можно сделать.

Если мне не выпала судьба стать спецом – значит, я действительно не могла быть снайпером или кем-то там ещё. Мало того, мне вряд ли суждено было стать кем-то выше рядового.

И это устраивало меня как нельзя больше. Я не собиралась прыгать выше головы или переворачиваться жопой вверх всего лишь из-за того, что мне суждено было оставаться вечным рядовым. Мне на фиг не упёрлась лишняя нашивка – и лишняя полоска в чёрном штрих-коде. А всяческие байки я могла послушать и в исполнении Ярошевич.

Но я не собиралась забивать на человека, который когда-то спас мою шкуру, вытащив на себе из огня боя. К тому же слово "лазарет" теперь действовало на меня, словно магнит.

Я вздохнула – и направила свои стопы в ту сторону, откуда ветер доносил запах хлорки и лекарств…

По ходу пьесы, я знала точно, что именно порадует Берц, и не собиралась быть неблагодарной беспамятной скотиной.

Я снова вздохнула и налепила на гранитную стену кругленькую наклейку, с которой глядел чёткий профиль фиолетовой барышни с виноградной гроздью…

Глава 10

История доктора Адель Дельфингтон, написанная ей самой в одном из писем, сожжённых Евой Ковальчик.

"Ну у тебя и имя", – говорит ей как-то коллега.

О, да. Чумовое имя, особенно для благопристойной больницы патриархального городка. И особенно для смутного времени. Для всего вместе. Ну, это уж они напридумывали не пойми что. Кто-то сказал первый, да так и пошло. Вообще-то её зовут Адель. Доктор Адель Дельфингтон – обычно это произносится зану-у-удным голосом, а указательный палец при этом поправляет съехавшие на нос очки. Конец фамилии – вообще словно нехилый насморк начался. А сокращённо – Ада. А ещё сокращённее – Ад. Буквой "А" ведь зваться не будешь. Доктор Ад. Чёрт возьми, ну как смешно! Верх остроумия. Просто шутка года, не иначе. Обхохочешься!

Но если только про себя, да и то – больно надо. Никому не должно быть дела, что именно ей смешно, а что нет. Кто-то обидится, кто-то не так поймёт – люди вечно всё понимают не так – и пошло-поехало. Кому от этого лучше? Уж точно не ей.

Нет, увольте. Она просто не хочет никуда вмешиваться – ни сейчас, ни когда-либо вообще. Никуда, начиная от мелкого недоразумения между коллегами – и заканчивая политикой, на которой все словно помешались. Если бы хотела, то уж точно работала бы не здесь. Как вот если бы всё-таки решилась научиться плавать, то непременно научилась бы. И вообще, с чего взяли, что городской больнице в заштатном городишке должно быть какое-то дело до политических игр? Лично она просто занимается тем, что лечит людей. Не спрашивая, кто они и откуда. Конечно, если бы захотела, то спросила бы, о чём речь! Но зачем? Люди людьми, политика политикой.

Нет, она НЕ БОИТСЯ кого-то о чём-то спросить. Вот, пожалуйста, может и спросить. А может и нет. Это её личное дело.