Крестная дочь

Через полчаса он лежал в теплой ванной, на краю которой стоял стакан с ромом, ананасовым соком и кусочком льда. Он думал, что Рувинский со своими деньгами подоспел очень кстати. На этой неделе надо встретиться с разными людьми, которые не захотят разговаривать с Девяткиным. Ни угрозы, ни вид милицейского удостоверения не возымеют никакого действия, не тот случай. Нужно ручку позолотить, только тогда, как метко выражается адвокат, можно добиться положительного результата. Да, деньги будут не лишними. И до получки еще далеко.

Девяткин глотнул из стакана и смежил веки от удовольствия.

Свет заходящего солнца проникал в больничную палату через окно, золотой полосой ложился на подоконник и бетонный пол. Фрамугу нельзя открывать, потому что второй день из степи дул холодный ветер, приносивший песок и пыль. Так объяснил Карим, парнишка лет двадцати пяти, работавший в районной больнице санитаром и по совместительству уборщиком. С утра он вошел в небольшую женскую палату, прошелся мокрой тряпкой под двумя кроватями и, быстро закруглив дела, уселся возле койки Лены Пановой.

Вытащил из матерчатой сумки большое красное яблоко, потер его о рукав халата, положив на край тумбочки, сказал, что яблоко очень сладкое, привозное. Здесь в райцентре, растет одна мелочь, потому что воды очень мало. Пару минут Карим просидел молча, потом вытащил замусоленную книжку в мягком переплете. На обложке красотка с пышной гривой белокурых волос прижималась к груди статного мужчины с гусарскими усами. «Так приказало сердце», – прочитала заголовок Панова и улыбнулась. Она хотела ответить, что не читает переводные романы о чужой любви, но ничего не сказала, чтобы не обижать своего нового друга.

– Ты хотя бы через строчку, очень интересно, – сказал Карим. – Тут много про любовь написано, – он задумчиво поскреб пальцами коротко стриженый затылок и добавил. – Любовь – это страшная сила. Это не я придумал. Так один умный человек сказал. Ну, и я с ним согласен. А ты?

– И я согласна. Ты добрый человек.

– Мама тоже говорила, что я добрый, – Карим опустил взгляд.

Панова представила себя со стороны. Жалкие больничные лохмотья, короткая фланелевая курточка с заплатами на локтях и оторванным воротом, которая велика ей на два размера, и заношенные мужские подштанники, отрезанные по колено и подвязанные веревкой, чтобы не спадали. Голова, бритая наголо и замотанная бинтами. Разве с таким существом не противно вести разговоры о высоких материях?

Карим появился в палате вчерашним днем, когда Панову, полумертвую от страха и боли, одетую только в трусы и майку, перетащили из операционной два санитара. Сбросили на матрас, лежавший на железной кровати, и ушли, даже не оставив простынки, чтобы прикрыться. Карим, услышав из коридора стон, заглянул в палату и быстро сообразил, что делать. Принес подушку, хлопковое покрывало и простынку. Потом он отвел Панову в крошечную коморку без окон в конце коридора, там на табурете стоял тазик с буро-коричневой водой, лежало полкуска яичного мыла и жестяной черпак. Он запер дверь снаружи, ушел и вернулся, когда Панова уже помылась и залезла в пижаму. На ужин он выпросил для нее миску рисовой каши на воде, два солдатских сухаря и стакан чая, хотя только прибывших больных кормить не полагалось.

Женщина по фамилии Харитонова, лежавшая на кровати у противоположной стены, с трудом подавила стоны, наблюдая, как Панова ест кашу. Пациентка была пожилая и некрасивая, с большой опухолью на левой стороне шеи, отчего голова ее клонилась на одну сторону. Она получила место в больнице, потому что отдала главному врачу деньги, собранные на черный день. А он обещал обследовать ее на месте и выписать направление в областной центр на операцию, но обещания не сдержал. Женщину тут не лечили и не кормили, а главный врач с ее деньгами уехал куда-то, говорят, что в Бухару. И когда вернется, и вернется ли вообще, неизвестно.

Харитонова день и ночь терзалась мыслью: уходить ей из больницы или остаться. Уйдешь – тогда деньги пропадут, и обратно никто не пустит. Или лежать тут и, дожидаясь врача, и стараться не умереть голодной смертью. Весь дневной рацион – кукурузная лепешка и литр воды, который надо покупать на вахте. А этой молодухе за спасибо голову зашили, рисовой каши дали, да еще санитар вокруг нее вьется, будто девка ему близкая родственница или жена.

Сегодня, когда Карим снова появился и принес каши, женщина натужно закашляла в кулак, словно предостерегая соседку, но Лена не видела и не слышала никого кроме голоса Карима, первого встречного человека, принявшего участие в ее судьбе. Главное, он все объяснил, растолковал, без труда нашел простые слова, которые успокоили, согрели душу.