Крестная дочь

Физиономия старика Алымбая появилась из-за саманного забора. Поначалу он испугался приезжих, как обычно, он опасался незнакомых людей. Но быстро смекнул, что бандитам тут больше делать нечего, из поселка они забрали все, что можно забрать. И передвигаются лихие люди не на старой телеге, запряженной лошаком, а на грузовике «Урал», кузов которого набит скотом и ценными вещами. Старик, щуря глаза, приглядывался к незнакомцам. Что за персонажи – не поймешь. Один, тот, что выше ростом, одет в узбекский халат и тюбетейку, но, похоже, не узбек. Второй в куртке, похожей на военную. Но человек, сразу видно, не военный.

А вот телега и лошак, кажется, знакомые. Они принадлежали зажиточному крестьянину Мусе, что жил в большом доме. Прошлой ночью, жену Муссы убили, а со двора увели всех баранов. Видно, эти мужчины встретили Муссу в степи, отобрали лошака, повозку и все манатки. А хозяина пристукнули. Да, смерти не убежишь, от нее не уедешь даже на добром лошаке. Значит, приезжие все-таки бандиты. Преступников Алымбай не боялся. Вещи, что остались в доме, старьевщик задаром не возьмет.

А после ухода бандитов всегда есть, чем поживиться. Сегодня Алымбай собрал в дорожной пыли кое-какие манатки и, главное, из кузова выкинули больного барана, которого старик привел к себе на двор. Зима впереди долгая, а запасов почти никаких. Если баран и вправду больной, пусть сам сдохнет. Что дохлый, что резанный – разницы мало, мясо оно и есть мясо. Хуже бандитов только солдаты, после них ничего не остается. Разве что трупы.

Алымбай помахал приезжим рукой: интуиция подсказывала, что и сейчас ему будет чем поживиться.

– Эй, старик, – человек в халате вытащил из рюкзака банку тушенки и поднял ее над головой. – Иди сюда, поговорим. А заодно и поужинаем.

Алымбай облизнулся и, забыв все страхи, вышел из-за забора.

Глава четвертая

К вечеру принялся дождь, Девяткин, не взявший зонта, по дороге домой проторчал добрые четверть часа на остановке, дожидаясь автобуса, промочил ноги и решил не заглядывать в пивную «Разбитое сердце». Он спрыгнул с подножки вслед за молодым человеком в оранжевой куртке, поднял воротник плаща и зашагал вверх по горбатому переулку. Свет редких фонарей терялся где-то в высоте, не достигая тротуара, Девяткин еще раз угодил в глубокую лужу, зачерпнув воды, выругался и прибавил шагу.

Дома он примет теплый душ, махнет стакан рома и завалится спать, потому что впереди маячил долгий и, видимо, трудный день. Впрочем, любой день, когда приходилось исписывать больше двух страниц протокола, Девяткин считал трудным. Завтра же писанины будет столько, что и десятью страницами не отделаешься. Дело покойной старухи Волгиной стало проясняться, появился первый кандидат, даже не кандидат, а парочка кандидатов, с которыми надо плотно поработать.

Как выяснилось, старушку навещала патронажная сестра из ближайшей поликлиники, некая Света Саблина, эта бабенка работала частным образом, нашла себе что-то вроде халтуры, визиты к больным не регистрировались по месту работы, поэтому оперативники вышли на нее с опозданием. Но зацепили сразу. Сожитель Светы, водитель автобазы комбината железобетонных изделий некто Жора Максимов, засветился в одной из скупок с золотыми побрякушками. По мнению оценщика, по совместительству милицейского информатора, вещи из дорогих и старинных. Максимов приценился и ушел. За ним установили наблюдение, этот хрен ночевал на квартире Светы, и это хорошо. Любовников возьмут перед рассветом, обыщут квартиру, а первый допрос можно начинать часиков в девять.

К полудню, а то и раньше Максимов расколется, покается и настрочит явку с повинной. С женщинами возни всегда больше, с ними труднее, потому что бабы куда крепче мужиков. Но и это вопрос лишь двух-трех часов. Когда Света узнает, что любовник сдал ее, как пустую посуду, что он вешает на сожительницу не только организацию преступления, но и мокруху, что любимый ненаглядный Жорик стареется уйти от ответственности, а ее утопить в дерьме, она сначала возмутится. А потом запоет, как солистка российской филармонии. А дальше пойдет одна рутина. Только успевай записывать.

Девяткин нырнул в колодец арки, темный и глубокий. Свернул к своему подъезду, отметив про себя, что старый двор пуст, да и на улице встречных пешеходов почему-то не попалось. Он уже достал магнитный ключ от замка подъезда, когда увидел, что дверь приоткрыта. Лифта в доме не было, путь наверх освещала тусклая лампочка, занавешенная паутиной. Полоса света кончилась, Девяткин, крепко держась за перила, чтобы не оступиться, поднялся до второго этажа, преодолел еще один лестничный марш и остановился, услышав тихое покашливание и еще какой-то неясный металлический звук. Будто кто-то обронил связку ключей или ножик. Девяткин переложил пистолет из подплечный кобуры в карман плаща, поднялся на несколько ступеней, снова остановился.