Крестная мать

Терпение у начальства лопнуло, против Дороша началась осторожная, но целеустремленная и плановая работа: за каждым шагом майора следили, действия анализировали, искали в них проколы и юридические ошибки. Короче, Дорош был под колпаком у своих же. Чувство это — пренеприятнейшее, и он испытал его сполна. Стали копаться в старых делах Дороша, через лупу рассматривали нынешние, проверяли, перепроверяли. Даже у нормального, со здоровой психикой офицера от такой жизни начались бы срывы, а что спросить с раненого на войне? Дорош нервничал по любому поводу, ходил на службу мрачнее тучи, был на грани. Впрочем, на это и рассчитывали — среди сотрудников управления ФСК были, конечно же, неплохие психологи. Однако дело до крайности старались не доводить, хотели, чтобы Дорош сам принял решение. Была и еще одна причина: Дорош был человеком особенным — перед Афганистаном он прошел специальную подготовку, о делах его в управлении были наслышаны хорошо. Свой «интернациональный долг» он исполнял истово — не один моджахед отправился на небо к своему Аллаху с помощью безжалостных рук русского «советника». Оружием Дорош пользовался мало, операции, в которых он принимал участие, носили скрытый, тайный характер: их разведывательно-диверсионная группа охотилась в горах и кишлаках за главарями моджахедов и видными «партизанами». Охота эта требовала бесшумности, быстроты, дьявольской хитрости и особых приемов. И приемами этими Дорош владел мастерски: он знал десятка полтора способов умерщвления человека без применения оружия и каких-либо внешних следов насилия; умел водить все виды колесной и бронетанковой техники, сумел бы выжить в экстремальной ситуации без воды и пищи в течение многих суток; он знал стрелковое оружие многих стран мира, прыгал с парашютом и нырял с аквалангом… Словом, он прошел серьезную подготовку и имел боевой опыт, участвовал в террористических акциях. Конечно, в том бою, где он был ранен, менее подготовленный человек погиб бы. Жизнь Дорошу спасли те самые доли секунды, которые его тренированный мозг, как компьютер, вычислил и подал команду — прыгнуть за угол дувала. Но осколки гранаты все же достали, впились в спину, в позвоночник.

Он почти год лечился в Ташкенте у нейрохирургов, а потом вернулся в Придонск, в родное управление, где его встретили радушно и связывали с ним кое-какие особые надежды. Тогдашний начальник управления, генерал Борисов, мечтал создать свою группу особо подготовленных офицеров. Дорош мог бы возглавить свой спецназ. Но Дорош настоял на обычной оперативной работе, связанной с экономическими преступлениями. Кровь и смерть ему опротивели. Да и беды области он видел в разрушаемой экономике, а на бедах этих, в мутной водице «перестройки», грели руки большие и маленькие начальники, всякие проходимцы от власти и бизнеса.

Когда грянул август девяносто первого года, придонские чекисты сразу же разделились на два лагеря — тех, кто поддерживал Ельцина, и тех, кто не видел в нем перспективного руководителя страны. Но внешне три напряженных дня прошли в управлении спокойно. Генерал Борисов, кажется, скрыл поступившие из Москвы телеграммы о помощи ГКЧП, необходимости поддержать его активными действиями на местах, — во всяком случае подчиненные генерала ничего об этих телеграммах не знали. Личному составу было сказано — не высовываться, ситуация неясная, надо подождать. Ожидание это, как известно, ушло в песок…

Дорош и здесь проявил определенную активность. Среди молодых офицеров управления он пользовался авторитетом и влиянием, знал это и использовал. Не было, разумеется, ни митингов, ни коллективных выступлений придонских чекистов, но все три дня в кабинете Дороша собирался взволнованный и неравнодушный к происходящему молодой народ. Офицеры хотели действовать, их учили быть активными, проявлять инициативу, отстаивать свои убеждения. В жизни все было наоборот: генерал и полковники, начальство, выжидали, и им, капитанам и старлеям, приказывали ждать. «Тридцать седьмой год не должен повториться. Потом на чекистов опять будут вешать собак», — убежденно говорил на одном из совещаний с начальниками отделов Борисов, и эту парализующе-вязкую мысль доводили потом со всем старанием до каждого офицера.

Дорош понимал, что КГБ предан. И предан партийными боссами, теми самыми, кому он служил много лет верой и правдой. К руководству Комитетом пришел г-н Бакатин, который не скрывал своей ненависти к «органам» и активно старался их разрушить. Начались всяческие перестановки и передвижки кадров, реформирования, структурные изменения, КГБ расчленяли, растаскивали и топтали.

«Нововведения» докатились и до Придонска. Первым делом турнули на пенсию генерала Борисова, поставили полковника Костырина, из «демократов». Этот за дела взялся круто: управление довольно скоро было структурно реорганизовано; труднее оказалось с кадрами — не все офицеры соглашались с тем, что произошло в стране, не всем чекистам нравились «нововведения».

В числе таких был и Анатолий Дорош.