Крестная мать

— Ну… дело серьезное, конечно, большим сроком пахнет. Я как-то читала в газете… групповое изнасилование — от пяти до пятнадцати лет. Да и позору сколько! Надо же! Я, честно говоря, и не ожидала, что у вас с Марийкой так дело повернется. Ну, посидели, потанцевали, а уж все остальное… Надо было как-то добровольно, по желанию… Извините, я вас покину — кажется, наша героиня просыпается.

Хозяйка, придерживая меж толстых колен длинные полы халата, пошла наверх, а Городецкий с Дерикотом дали волю чувствам.

— Вот стерва, а! Ты только подумай! Сама эту дрянь привела в дом, а теперь… Ты понимаешь, Феликс, куда эта жаба клонит?

— Антон, это твоя знакомая, не моя. Я ее второй раз вижу: вчера и сегодня.

— Как ты думаешь: они с этими двумя, Яной и Катей, заодно? Против нас пойдут?

— Ну, во всяком случае, им выгоднее от всего отрешиться. Вот и останемся мы с тобой один на один с Марией.

— М-да. Похоже, что так и будет.

Снова зашуршал халат Анны Никитичны, она вернулась за стол, сказала безмятежно:

— Спит еще, как у Христа за пазухой. И не подумаешь, что ночью буянила, грозила… Ну ладно, мужчины, вернемся к разговору. От Марийки, я теперь и сама это понимаю, можно ждать, чего угодно. Надо ее нейтрализовать. Даже если она и попрет на вас, то нужны будут свидетели…

— Сколько вы хотите? — брезгливо спросил Городецкий.

Анна Никитична внимательно глянула на сердитые и в то же время растерянные лица мужчин, сказала осторожно, так, чтобы и не переборщить, но и не продешевить:

— Ну… Как сейчас молодежь говорит… — Она все же заволновалась, морщинистая, старая ее кожа на шее зарозовела. — Хозяйке, я думаю, «лимон», а девочкам и по половине хватит. Они будут счастливы.

— А эта… Марийка? С ней что делать?

— С Марийкой говорить надо. Вот проснется, я сама сначала потолкую, а потом уже и вы. Но «лимоном» тут не обойдешься. Только вы с ней при Яне и Кате не говорите, наедине, поняли? Дело тонкое.

Городецкий и Дерикот угрюмо молчали.

— И на кой черт вы эту… девственницу нам подсунули? — с сердцем проговорил Городецкий, и столько было в этом слове «девственница» злобы и бессильной ярости, смешанной с отчаянием, что Анна Никитична невольно и зябко повела плечами. Впрочем, в следующее мгновение голос ее обрел прежний напор и благодушие:

— Ну… я же хотела как лучше, для вас старалась. И потом, я об этом узнала уже здесь, дома.

— Ладно, хватит об этом! — решительно прервал ее Феликс. — Погуляли, нечего сказать. — Вдруг засмеялся, запел хриплым, имитирующим прожженного урку голосом. — «Я по-омню тот Ванинской по-о-орт, и вид пароходо-ов угрюмы-ый…» Да, Антон, влипли мы в историю с географией. На этап готовься, на этап! Под звон кандалов и рыданья супруги!..

— Пошел ты! — Городецкий обжег приятеля испепеляющим взглядом, но Дерикот воспринял его спокойно, снова рассмеялся, развел руками — мол, что теперь делать? Только смеяться над самим собой.

— Вы носы-то прежде времени не вешайте, — заговорила хозяйка, хлопоча у мойки, мыла чашки. Потом перешла к плите, где разогревалось мясо, полы ее халата распахнулись, обнажились короткие толстые ноги, от вида которых у Городецкого пробежал по спине брезгливый и знакомый уже холодок — и она, эта рыхлая жаба, была с ними в постели! Тьфу!.. До чего можно опуститься!

— Марийке и о себе надо подумать, — продолжала Анна Никитична. — Вы только представьте: пойти и объявить обо всем. В милиции, в театре. Как это все рассказать? Как пили, как потом тебя, извините, всем колхозом трахали. Все ведь поймут — никто ее сюда насильно не затаскивал. Да, позвали, как порядочную симпатягу-деваху, одну из ведущих актрис ТЮЗа, золотых гор не сулили, но и не обманывали. И я, и девушки скажем: приглашали к мужчинам. И она, Мария, это прекрасно знала. Вы думаете, в театре ее поддержат? Как бы не так. Я нашу публику знаю. Все понимают: за удовольствия жизни надо платить. Да я ей, пусть только рот раскроет, такой скандал закачу — пожалеет, что на свет родилась. Ишь!..

— Ее закон поддержит, милиция, прокурор. — Городецкий тыкал дымящийся, десятый, наверное, по счету окурок в массивную хрустальную пепельницу, которую хозяйка принесла из зала. — Стоит ей только заявить. И тогда загудим мы с Феликсом в тот самый «Ванинский порт». Это как пить дать.

— Антон, не мы одни. — Дерикот, внимательно слушающий хозяйку, вдруг резко изменил разговор. — Давай называть вещи своими именами. Никитична нам тоже помогала.

— Помогала, конечно! — Та мгновенно сориентировалась в ситуации. Она поняла Феликса: этот, кажется, поумней и поприжимистей — с миллионами расставаться не собирался, во всяком случае, не спешил. Городецкий — тот сразу почти согласился на откупного, а этот, кажется, хочет потрепать ей нервы и вообще выйти сухим из воды. Не выйдет, голубчик! Придется раскошеливаться, дорогой Феликс Иванович. Погулял, потешил плоть, вляпался в историю — заплати, если не хочешь, чтобы история эта имела неприятное продолжение. Даже хорошо, что с Марийкой именно так все получилось. Если она и заявит, то, разумеется, на мужчин.