Крестная мать - 2

Коллеги-милиционеры понятливо кивали — да, война, убитые. Смерти. Горе и слезы матерей. Печальная весть… У кого повернется язык сказать: «А ну-ка, ребята, откройте все же хоть один гроб…»

Никто не осмелился, ни у кого из встреченных на дороге гаишников не поднялась рука. А интересную вещь любознательный и настойчивый человек увидел бы: вместо трупов — в гробах автоматы, гранатометы, пулеметы… Правда, до демонстрации оружия дело бы, скорее всего, не дошло — раздались бы выстрелы…

Колонна шла дальше.

Дагестан остался позади, пылила теперь под колесами полупустыня. Временами колонна рассыпалась, маневрировала — уходила с трассы, машины катили прямо по степи, по песку: здесь такое дело обычное — путь короче, хоть и пыльно.

В поселке Заречном возле поста ГАИ колонна появилась в 9.15. Время Басаев выбрал не случайно: из сообщений разведки Шамиль знал, что в это время на посту сменяются дежурные, милиционеры заняты своими делами. Однако колонну все видели и даже остановили ее, но сидящий в «жигулях» сержант объяснил, не выходя из машины, что «груз-200» идет в Ростов…

Им пожелали счастливого пути.

Теперь до самого Буденновска — Шамиль это знал — постов ГАИ больше не будет. Вернее, посты как таковые еще попадутся — пустые будки: среда у милиции — день занятий. Гаишники в этот день повышали свою квалификацию в учебных классах.

Разведка Шамиля и это знала.

До Буденновска было еще 90 километров.

До трагедии оставалось три с половиной часа. 210 минут.

В приемном отделении больницы Татьяне с Изольдой велели подождать — привезли роженицу. Пока женщину о чем-то спрашивали, записывали ее ответы, Татьяна прошлась по коридору первого этажа главного корпуса, присмотрелась к жизни этого обычного, в общем-то, лечебного учреждения. Ей не терпелось увидеть Хеду, она надеялась, что встретит ее где-нибудь здесь, у дверей палаты или какого-нибудь процедурного кабинета, и потому со всем вниманием вглядывалась в глаза девочек-подростков, надеясь, что сама узнает Хеду, заговорит с нею. Но вышло все по-другому.

Из хирургии пришла медсестра — молоденькая жизнерадостная девушка в высокой накрахмаленной шапочке и таком же стерильно-чистом коротком халатике, — спросила:

— Кто тут Хуклиеву спрашивает?

— Это мы… Я, — сказала Татьяна, поднимаясь с диванчика у стены; встала и Изольда.

Медсестра с интересом посмотрела на них.

— А вы кто ей будете?

— Ну… как вам объяснить… — Татьяна замялась. — Мамой ей хочу быть. Она же сиротой осталась. А сын мой, Ванечка, спас ее в Грозном. Это еще в декабре прошлого года было.

— А-а, вон вы кто! — обрадовалась медсестра. — Теперь все понятно. Хеда рассказывала… Вы из Придонска, да? Ну вот. Но я думала, что она фантазирует. Знаете, дети-сироты часто рассказывают друг другу, что родители у них живы и скоро их заберут к себе…

— Ну, слава Богу! — вздохнула Татьяна. — А мы же едем, ничего не знаем. И в Грозном были, и в Хасав-Юрте…

— Здесь она, здесь, — сказала медсестра, поправляя белоснежную шапочку; судя по всему, это была великая чистюля — все на ней сверкало белизной. — Девочка три операции перенесла, настрадалась, конечно. Кость неправильно срослась первый раз, пришлось ломать… Но сейчас все позади. Ходит еще с костыликом, хромает немножко, но держится молодцом. Недели через две-три Юрий Михайлович, это наш завотделением, собирался ее выписывать.

— А вас как зовут? — спросила Изольда девушку.

— Наташа.

— Наташенька, ведите нас к девочке, пожалуйста! Где она?

— В парке гуляет. Процедур у нее мало теперь, ходит, ногу разрабатывает. Юрий Михайлович сказал ей: «Хеда, пока костыль не бросишь, не отпущу». А она, честно говоря, и не торопится. Куда девочке идти? О детдоме речь шла… Хорошо, что вы приехали, очень хорошо! Она так обрадуется!

Медсестра повела Татьяну в больничный парк. Пока шли, рассказывала:

— Там у нас травматологическое отделение, там — инфекционное. Новый корпус строится. Скорей бы его построили. Народу много болеет, мест не хватает. У нас же межрайонная больница, народ со всех сторон едет.

Наташа, бодро постукивая каблучками, еще что-то рассказывала о медицинских своих проблемах, Татьяна слушала ее вполуха, думала о своем. Как встретит ее Хеда? Что скажет? С чего им начинать разговор?

Изольда глянула на нее, подбодрила:

— Тань, ты поспокойнее. На тебе лица нет.

— Конечно, будьте естественной, — посоветовала Наташа. — Хеда — девочка тонкая, чувствительная, фальшь сразу почувствует. Не торопите событий. Все будет хорошо.

Небольшой, густо разросшийся парк раскинулся между больничными корпусами, давал тень и прохладу болеющим, укрывал от зноя тех, кто мог передвигаться и не желал оставаться в палате. В парке было хорошо — уютно, спокойно, и Татьяна чувствовала, что и ее душа постепенно становится на место, успокаивается прыгающее от волнения сердце, руки уже не терзает мелкая противная дрожь…