Крестная мать - 2

«Настоящие мужчины» дружно ухаживали за ней: двигали к ней поближе закуски, подливали в рюмки и фужеры, меняли тарелки, подавали то сигареты, то раскрытую коробку конфет, то пепельницу. Люсино тщеславие было полностью удовлетворено таким непривычным вниманием.

— Ну, теперь рассказывайте, мальчики, что у вас там в Чечне происходило, — запросто, держа на отлете дымящуюся сигарету, сказала она. — Вы же обещали мне сенсацию. Я слушаю. И записываю, как видите. — Под рукой у Вобликовой лежали наготове блокнот и шариковая ручка. — К сожалению, я никогда не была в Чечне, не удалось, хотя наши парни ездили, гуманитарный груз сопровождали, писали об этом. Их, правда, только до Моздока пустили.

— Что Моздок! Это не Чечня, Люся. Грозный надо смотреть! — Саламбек вскинул в трагическом жесте руки. — Что они сделали с нашим городом — лунный пейзаж стал, а не город! Пустыня!

— Это ты хорошо сказал, Саламбек, я запишу! — Люся схватилась за ручку. — «Лунный пейзаж»! Образ!

— Центр весь разбили, президентский дворец, жилые дома — все! Из пушек садили, из минометов, самолеты бомбили, ракетами стреляли. Давайте еще выпьем! Я не могу так рассказывать! — Голос у Саламбека дрожал.

Выпили. Люся потом, наспех закусив, строчила в блокноте: «…У Саламбека, безобидного чеченского коммерсанта, торгующего у нас на рынке фруктами, дрожал голос и слезы наворачивались на глаза, когда он рассказывал о своем родном городе Грозном. Им всем пришлось оттуда уехать…»

— А в Самашках что русские солдаты делали! — вступил в разговор Аслан. — Всех подряд убивали, никого не щадили!.. У Саламбека там несколько родственников погибли… Ты пиши, Людмила! Я тебе правду рассказываю.

Люся послушно кивала, записывала: «В горном чеченском селении Самашки солдаты федеральных войск проявили массовое зверство — убивали мирных жителей, жгли дома, расстреливали женщин и грудных детей…»

— Грудных детей расстреливали, мальчики? — для очистки совести все же спросила она.

— Да, и грудных, и даже беременных женщин! — не моргнув глазом, подтвердил Саламбек.

— Но это же… это ведь геноцид! — ужаснулась Люся. — А я и не знала ничего. Какой кошмар!.. Вам по телевидению нужно выступить, мальчики, я там знаю кое-кого, подскажу, они ухватятся.

«Коммерсанты» испуганно переглянулись.

— Нет, Людмила, какое телевидение, что ты! — рассудительно сказал Саламбек. — Нам нельзя, нас могут убить. Ты выступай, тебе поверят. Мы тебе правду рассказали. Грозный разрушили, тысячи людей убили, Самашки и еще двести сел разбили…

— Неужели двести?!

— Сейчас, может, и больше, все триста наберется. Кто их считал? Москва не считает, ей это не нужно. Москва хочет на нас атомную бомбу бросить.

— Да вы что-о? — У Люси округлились глаза. Она откинулась к спинке стула, забросила ногу на ногу, и тотчас три пары черных сверкающих глаз впились в ее гладкое, матово отсвечивающее колено.

— Да, об этом во французской газете «Фигаро» писали, — заверил Саламбек. — Ваши военные зашли так далеко, что могут применить против Чечни и ядерное оружие.

— Ой-ей-ей! — Люся покачала головой, положила блокнот на колено, записывала. — Это действительно сенсация, мальчики! Мне могут и не поверить в редакции. Как я все это докажу? Вы бы мне хоть какой-нибудь документ дали, имена свои назвали.

— Да какой документ, Людмила? — нахмурился Саламбек. — Почитай газеты, сама увидишь. Весь мир об этом знает, только вы, русские, ничего не слышали, вас, как всегда, обманывают. Напиши в газете, что беседовала с беженцами из Чечни, имена любые возьми… — Саламбек неотрывно следил за тем, как колено Люси обнажалось все больше: блокнот ерзал по нему, сдвигал юбку. — Напиши, что русский офицер так говорил, хвастался, но просил его имя не называть. Мол, чем солдат на чеченцев тратить, нужно кинуть на них бомбу с буквой «А», и все. Чего армии мучиться и матерям слезы лить?..

Еще выпили. Люся отложила блокнот — сенсаций ей теперь хватит на три номера: о мародерстве российских солдат в захваченных чеченских селах и городах, о зверствах в Самашках, и о возможном ядерном ударе по Грозному…

Люся была уже достаточно пьяна, мало следила за своим поведением, чувствовала себя в компании «чеченских беженцев» раскованно и хорошо. На ее колено легла рука Саламбека, и она не убрала тяжелую пятерню. Три пары горящих угольно-черных глаз по-прежнему распаленно смотрели на нее.

— Мальчики, танцевать! Танцевать! — вскочила она в следующую минуту, когда ресторанный оркестр заиграл нечто ритмичное, быстрое.

Танцевали они вчетвером, кучей. Впрочем, как и все в зале. Чеченцы взяли Люсю в тесное кольцо, окружили со всех сторон, не давая возможности кому-либо приблизиться к ней, с откровенной похотью и жадностью буквально рвали сладострастными взглядами ее тело. «Как волки в рассказе у Джека Лондона… или что там у него про Белого Клыка… повесть? — весело фыркнув, подумала Люся. — Костер горит на снегу, человек у костра засыпает, а волки все ближе, ближе, зубами щелкают… и глаза у них так же вот горят… Ха-ха-ха…»