Крестная мать - 2

— Вы, Таня, все же побыстрей от той, прошлой своей жизни отходите — я имею в виду внутренне, понимаете? Изгоняйте из себя плебейку. Что было — быльем поросло. В прошлой жизни вы одна были — сейчас другая. Понимаете, о чем я говорю?.. Ну вот, хорошо. Знаю: в России сейчас многие зубами скрипят, реформы и политику ругают. А я вам откровенно скажу: нынешняя политика в России — наша крестная, добрейшая мать! Никогда на Руси такой не было и, боюсь, больше уже не будет. Как только государство окрепнет, станет на ноги… И куда бы мы без такой мамочки, а? — Городецкий ласково похлопал по Татьяниной руке. — Она нас родила, вспоила и вскормила. Конечно, мы — детки уродливые, все в мамашу. Все! — Он хмыкнул. — Ну да ничего, и уродцы на белом свете живут. Ха-ха-ха… Часто даже лучше, чем какие-нибудь умные красавчики, которые только и умеют языком болтать о каком-нибудь патриотизме и борьбе за светлое будущее народа. Да вы вспомните, Таня, времена не совсем уж и далекие — всех нас давили и мучили. Всех! Шаг влево, шаг вправо — стреляем! ГУЛАГ, одним словом. Как тут Солженицыну спасибо не сказать? И вообще всем, кто голову на плаху клал, большевистского этого режима не принимал!.. Слава Всевышнему, что он услышал-таки наши молитвы, послал на российскую землю Горбачева да Ельцина. Мы им золотые памятники должны поставить! Из чистого золота! На родине. Или где они захотят.

— Лучше у них на дачах, — засмеялась Татьяна. — Целей будут.

Засмеялся и Городецкий; потом поднялся, извинился, сказал, что шнурок на ботинке развязался, нужно выйти на минутку.

«Я теперь тоже трижды крестная мать, — думала Татьяна, оставшись одна. — Игоря сначала крестила, потом сама себя на убийство Бизона, сейчас жуликам такого ранга, как Городецкий, дорогу открываю. Я и сама давно уже преступница. Судить нас надо. Стрелять! За взятки, за то, что Россию Ховардам продаем, что родных и близких своих забыли… А они кровь за нашу землю проливали, города и заводы нам строили, о нас думали, о детях: чтоб нам лучше жилось, чтобы нам лучше елось и пилось… Сволочи мы! Все забыли! Сидим, жрем… А деньги-то чьи?.. То-то и оно. А мы все хапаем, тащим, и все нам мало. Квартира есть, машину надо. Потом дачу. Потом виллу возле Сан-Франциско или в Мюнхене, потом сахарный завод в Верхней Журавке… А потом что? Ну что еще можно деньгами сделать? А то: купить состав нефти в Тюмени, перегнать его в Грозный, Дудаеву, потом в Туапсе или Новороссийск и толкнуть за «бугор», тем же туркам. Да кому угодно, покупатели на такое добро всегда найдутся. А потом, если кто помешает этим заняться, можно и войну в Чечне организовать. Пусть Ванечка Морозов едет туда, летит самолетом, пусть убивает таких же, как и он сам, глупых и доверчивых…»

Она вытерла невольно набежавшие слезы, вздохнула. Глянула на часы, сказала вернувшемуся Городецкому, что ей пора ехать на вокзал — до отхода поезда оставался ровно час.

— Спасибо за ужин, Антон Михайлович. Теперь моя очередь угощать вас.

Он весело отмахнулся.

— Угостите меня хорошей новостью из Придонска, Татьяна Николаевна. Это и будет вашей платой за такой скромный ужин.

Он помог ей подняться, подозвал официанта, щедро с ним расплатился. Потом нанял такси и отвез ее на Павелецкий.

Простились они друзьями. Даже поцеловались.

Татьяна, как только приехала в Придонск, сразу же узнала новость: вчера в подъезде своего дома был убит Григорий Моисеевич Глухов. Хотел, как всегда, перед работой совершить утреннюю пробежку, надел спортивный костюм, вышел из квартиры и… Киллер ждал его в подъезде…

Новость эту Татьяне рассказала Изольда — она пришла встретить ее на вокзал.

Несколько дней Татьяна не могла прийти в себя.

Этим убийством предупреждали теперь и ее…

Глава четырнадцатая