Крестная мать

— Я понимаю, понимаю, — торопливо заверила Татьяна. — Просто позвоню, пожелаю здоровья… Вы не волнуйтесь, я ничего лишнего не скажу.

— Да я особенно не волнуюсь, — чувствовалось, что Косов улыбается в трубку. По интонации его голоса, по тому, что он дал домашний телефон Тягунова, Татьяна вполне справедливо предположила, что Вячеслав Егорович… Слава… что-то такое приоткрыл своему начальнику, иначе Косов вел бы себя по-другому. Впрочем, о чем это она? Что мог приоткрыть Тягунов, о чем рассказать? Несколько коротких встреч в управлении по служебному поводу — трагическому, конечно! — служебные же разговоры, вопросы-ответы. И все же она понимала, что лукавит, что все-таки у них с Тягуновым что-то зародилось — большее, чем простое расположение друг к другу, чем обычная симпатия мужчины и женщины. Она вспомнила и его взгляд — тот, у лифта, когда им помешал какой-то чин. Ведь Слава хотел сказать что-то неслужебное, важное, она это хорошо почувствовала! А его поведение в кабинете, когда, в общем-то два взрослых человека, разговаривающие вполне в рамках приличия и служебного соответствия, что-то такое могут сказать друг другу и между казенными словами. И они — сказали!

Но, может быть, это все выдумки? Может, ей просто показалось — взгляды, улыбки, многозначительные намеки?! Тягунов — воспитанный, вежливый человек, он хорошо понимает ее состояние, сочувствует, стремится хотя бы душевным участием смягчить ее боль, помочь, подбодрить? С чего она взяла, что он и смотрел на нее как-то по-особенному и более внимателен, чем к другим женщинам? Вполне, ведь, возможно, что будь на ее месте другая, Тягунов так же участливо говорил бы с ней, пошел бы провожать к лифту, ласково бы смотрел в глаза…

Сердце, однако, возражало: ты не права. Не наговаривай на него. Ты для него значишь больше, чем просто пострадавшая от рук бандитов.

Волнуясь, Татьяна набрала номер Тягунова. Выговаривала, как можно естественнее, бодрее:

— Вячеслав Егорович?.. Это Морозова, здравствуйте. Извините, что беспокою вас дома…

— Здравствуйте, Таня, рад вас слышать, — ответил он совсем по-домашнему, заметно простуженным голосом. — Я ждал вашего звонка, меня Косов предупредил… У вас что-то новое?

— Новое-то есть… — Она замялась на мгновение. Потом все же набралась храбрости, выпалила: — Но еще я… я просто хотела вас увидеть, Слава, поговорить. И если бы вы разрешили приехать…

— Приезжайте! — Он, кажется, понял ее настроение, а главное — она отчетливо уловила — обрадовался ее предложению, желанию встретиться. — Только заранее прошу простить не совсем здорового мужчину и его скромное жилье. Запишите адрес…

Теперь Изольда с Петушком собирали в «боевой» поход Татьяну, каждый, конечно, по-своему, оценивая его назначение и цели. Изольда чисто по-женски верила, что у Татьяна получится с Тягуновым доверительный, человеческий разговор, в результате которого он посоветует, как быть дальше? Петушок же нервничал: он понимал, что время спокойной жизни под крылом матери друга-однополчанина кончилось, наступала пора решительных действий. Он все чаще вспоминал теперь об автомате, который спрятал сразу по приезде в Придонск в лесополосе, на окружной дороге. Никому, конечно, и в голову не придет заглянуть в кусок пустотелого бетонного столба, некогда брошенного, видимо, строителями дороги, в кустах орешника. Сейчас, зимой, этот кусок столба вообще не видно. Петушку теперь и самому нужно искать тайник.

Но Андрея в данный момент беспокоило все же главное: что и как будет говорить Татьяна Николаевна этому милиционеру из управления? Он был, конечно, уверен, что мать Вани не скажет майору милиции ничего лишнего. Но как пойдет разговор, в каком направлении? Так или иначе, но Татьяна Николаевна должна будет сказать о Бизоне, о том, где находится труп ее мужа, кто помогал ей на болоте… И тогда обязательно нужно называть имена, и среди них — его, Андрея Петушка, беглого российского десантника…