Крестная мать

Она совсем по-девчоночьи, просто, вытерла рукою слезы. Села в постели, натянув на грудь одеяло. Попросила:

— Слава, если у тебя есть… налей, пожалуйста, выпить. Душа мается, не могу. И свет не зажигай, не надо. Мне стыдно. Если бы ты знал, Господи, как мне стыдно! Прости!

Тягунов встал. Вернулся быстро из кухни с двумя большими рюмками водки и разрезанным надвое крупным красным яблоком. Сел на постель, протянул ей тарелочку. Усмехнулся:

— В свое время, за грех, Бог изгнал из Эдема Еву и Адама. А что нас с тобой ждет, хорошая моя?.. Ну ладно, не будем. Давай выпьем. За нас, за живых.

— Давай.

Они выпили, грызли в полумраке комнаты яблоко — каждый свою половинку. Татьяна решилась:

— Я ведь к тебе с новой бедой, Слава, — выговорила глухо.

Он невольно замер. Спросил как можно спокойнее:

— Что… что еще случилось?

Татьяна повернулась к нему, забыла про одеяло, стыд. Она все теперь была перед этим человеком обнажена, она доверила ему все!

— Дай слово, что поможешь, Слава! — попросила Татьяна, стараясь говорить спокойно, но у нее плохо получалось. — Если правда, я тебе не чужая, если хочешь помочь… Во всяком случае постараешься понять.

— Постараюсь, — твердо пообещал он. — И помочь тоже. Если это в моих силах.

Татьяна помедлила — говорить было страшно.

— Налей еще, — попросила она. — Эта рюмка может быть последней. Дальше… дальше могут быть черти, ад, сковорода… тюрьма, одним словом! — Голос ее дрогнул.

— Таня, хватит. Говори! Не рви душу себе и мне! — потребовал Тягунов.

— Слава, ты тоже выпей. Пожалуйста. Может быть, после того, что я тебе скажу, ты и пожалеешь, что позвал меня к себе, что тогда, в кабинете, так хорошо думал обо мне… Видишь, даже «женой» назвал, в мыслях…

— Я ни о чем не пожалею, Таня! Даю тебе слово. Что бы ты сейчас мне ни сказала. Я люблю тебя!

— Любишь?.. И ты мне теперь родной. Единственный родной человек на свете. У меня же больше никого не осталось… Ты извини, я прямой человек, я должна тебе сказать… Алексея я любила, да. И Ванечка был у нас любимым сыночком… Господи-и, да за что ты так? Чем я провинилась?.. Все отнял, даже разум! Разве может нормальная женщина прийти к другому мужчине в такое время?! Как теперь жить? Как?

— Таня, рассказывай, — Тягунов почти умолял ее тихим настойчивым голосом. — Успокойся.

Она снова спряталась под одеяло, смотрела ему в глаза.

— Ну что же, дорогой мой, слушай. Где лежит тело моего мужа, я знаю. Кто убил — тоже знаю. И мерзавца этого сама убить хотела… да он живой остался.

Тягунов осторожно поставил на столик у разложенного дивана недопитую рюмку. Натянул трико, закурил — руки его заметно вздрагивали. Татьяна сидела мертво, не шевелясь.

Немного успокоившись, он взял Татьянину руку в свои ладони, погладил.

— Рассказывай. А я буду думать, как нам с тобой из этой ситуации выбраться.

— Нам с тобой?!

— Конечно. Нам с тобой.

Она неуверенно, слабо, как больная, улыбнулась.

— Хорошо, я расскажу. Только я… встану, ладно? У тебя есть какой-нибудь халат?

Они устроились в креслах, у торшера, прямо и очень серьезно смотрели друг на друга.

— Ты меня посадишь, Слава? — спросила она.

— Рассказывай. Только всю правду — от начала и до конца. Всю! Я все должен знать.

Татьяна опустила голову.

— Да, конечно. Ты должен знать. И помочь нам. Иначе нас всех убьют.

— Кого… вас?

— Меня, Изольду, Андрея Петушка и сына моего крестного, Игоря. Он ровесник Ванечки, вместе учились…

И Татьяна, бросившись словно в омут, выложила внимательно слушающему ее Тягунову всю историю мести безжалостной банде. Рассказала и о самоубийстве Марийки, о том, как заставила Городецкого и Дерикота раскошелиться на десять миллионов рублей, о «Мечте», где у нее есть вклад…

Тягунов долго сидел неподвижно, беззвучно — казалось, что он задремал, а точнее, застыл в оглушивших его новостях, что он уже ничего не скажет, не захочет, и ей, Татьяне, придется встать под этот молчаливый и в то же время красноречивый ответ и уйти. Что, в самом деле, он мог сказать? Он — сотрудник милиции. Он обязан действовать по закону, и никак иначе.

Тягунов поднял наконец на Татьяну суровые, незнакомые глаза. Четко отчеканил:

— Тела из болота надо поднять и похоронить по-людски. Можешь показать место?

— Да, могу. Мы же были там. Но и ребят нужно с собой взять — Андрея и Игоря. Они ведь бежали за этим… за Вадиком. Но… как ты хочешь все это организовать, Слава? Как милиция об этом узнает?

— «Анонимное» письмо придет. Это я организую. Буквы из газеты нужно вырезать, наклеить… В общем, это моя забота. Схему там приложу… это несложно. Посложнее будет с Бизоном и Дерикотом. Вообще с этой шайкой, с мафией. Замахнулась ты, моя хорошая, скажу я тебе… И Городецкий, и Каменцев, и Дерикот… это влиятельные люди в нашем городе, тут крепко нужно подумать: что мы с тобой сможем, а чего нет.

— Слава, я забыла сказать: там, в офисе «Мечты», я одного человека встретила. Он сказал, что в КГБ работал… Дорош его фамилия. У его жены тоже акции Городецкого.