Крестный ход над Невой

– Заслышал первые слова мысли этой гадостной, лукавой, своё радио вперекор ей включай: «Я к вежливости с детства приучен, но мои исключительные обстоятельства не позволяют сейчас ею воспользоваться! Не соблаговолите ли вы, милостивые государи, меня спасти из пучины сей холодной…» А когда не поможет, кричи изо всей силушки: «Господи миленький, помоги! Помилуй!» И сразу отступит от тебя ересь всякая бесчестная. И на душе радость возрождаться станет. И любовь. И всё будет очень даже хорошо.

Петруша тихонько, радостно рассмеялся и тюкнул лбом Степана по темечку. Воспользо вавшись случаем, шапка спрыгнула с его головы и скакнула на колени к мальчику.

– Вот видишь, что творит! – всплеснул рукой, как крылом, Петруша. – Решила совсем старика осиротить! Ты это, Голубка моя, брось!

Зловещие легенды и предания

– Видишь, душа-то какая у тебя чуткая, понятливая… – задумчиво проговорил Петруша, глядя на чёрный водоворот. – Без подсказки всё почуяла… Слышал ты, али нет, в народе ходит слух, что здесь на берегу Невы, неподалёку от нас с тобой, стоял большой, даже огромный, камень. Не знаю, с какого такого случая, стали люди ему поклоняться и жертвы нести. Даже имя дали – Атакан. Наверное, наводнения боялись. Здесь страшные наводнения бывали! Нева разольётся, распрямится и всё тогда на своём пути смоет, уничтожит. Вот и подумаешь, с одной стороны, вода – это жизнь, без воды никак не можно, с другой стороны – лютая беспощадная смерть… И кормилица, и поилица, и путь-дороженька, и смерть с косой. Для всех она разная, как поглядишь, с какого бока к ней подступишься.

Одним словом, начали люди каменюку опекать. Может, сначала грибы-ягоды ему подносили, этого предание не поясняет, но потом стали кровью окроплять! Человеческой! Вот так. Представляешь, людей в жертву приносили, чтобы Атакана бесчувственного задобрить… А он же камень! Какое у него может быть сочувствие?!

– Когда это было? – громко сглотнув, спросил Степан и даже с опаской оглянулся на глухой, беспросветный гранит набережной, будто ожидая, что из него сейчас струйками потечёт невинная кровь.

– Ой, давно это, конечно, было. Но и сейчас всё продолжается. Слушай дальше…

Напитавшись кровью, камень тот, как говорят, ожил! И стал требовать ещё и ещё. Чтобы теперь ему больше и больше доставалось человеческой крови, понимаешь? Тут уже все были не рады, что такое чудовище взрастили. Взмолились от души, плакали горестно, и Нева изменила на миг своё течение и смыла Атакан и заперла его на дне волнами. С тех пор он там и лежит. Но, распробовав вкус человеческой жизни, он хочет ещё и ещё… Тьма ненасытна…

– И сейчас? – спросил, замирая от страха, Стёпа.

– А кто его знает? Рыбы там плавают, они, наверное, знают… – пожал плечами Петруша. – А я сам не заглядывал… Но вот что тебе скажу, люди, которые гораздо умнее меня будут, и те говорили, что этот водоворот над камнем вьётся и затягивает к себе…

– Кошмар какой… – прошептал мальчик, глядя на свинцовую, осеннюю воду.

– А чего тебе, радость моя, бояться? Не выскочит же камень, чтобы тебя проглотить. Это ты сам, своими ножками должен к нему пойти на съедение, на погибель верную. А ты не иди и всё! Гнать будут, и то не иди. Угрожать станут, не иди. И за компанию не иди. У тебя дорога вон какая впереди длиннющая, ещё и конца-краю не видать. Шагай по ней спокойно, рассудительно, с молитвой. И от краю пропасти держись всегда подальше, чтобы случайно не оступиться, не соскользнуть вниз. Чтоб не прозевать, когда кто-нибудь тебя туда сбросить захочет. От честной жизни и тебе польза будет, и от тебя.

– Вы сказали, что… – начал Степан, но старик перебил его.

– В самое сердце подстрелил! Это ж надо?! – округлив глаза, всхлипнул Петруша. – Опять! Разве ж можно к ра́дному деду так обращаться?! Всё! Забираю кастрюлю и ухожу…

– Не уходи, деда! – попросил Стёпа и, рассмеявшись, добавил: – «Я просто к вежливости с детства приучен…», понимаешь?

– А теперь к любви приучаться тебе надобно… – с улыбкой, но очень серьёзно проговорил Петруша и потрепал мальчика по плечу. – От одной вежливости, без любви-то, только холод и дистанция. И до неба не добраться… И по земле ходить обидно.

Стёпа задумался. Ему по земле ходить было именно обидно. А ещё больно. Вот если бы его все любили!..

– Мало этого… – замотал головой старик, отвечая на его мысли. – Надо самому всех любить. Вот тогда, знаешь, как мир-то преображается! Какие люди красивые становятся! Какой воздух просторный! Не хочешь, и то полетишь…

– А как можно любить тех, кто издевается? Кто делает больно? Бойкотирует? Унижает?

– Трудно. Очень трудно, – шмыгнув носом, сказал Петруша. – Но если полюбить всем сердцем, – то сам не ходишь, а летаешь от счастья. И уже ничего не страшно… Труд, конечно, но награда-то какова! Невероятная! Рождён ползать, а сам паришь…

– Это невозможно! – запротестовал Стёпа, в памяти его один за другим прошествовали все те, кого он ненавидел: с пустыми глазами, с ухмылками. С рожами, а не лицами…