Крестный отец

Поэтому, объявив войну Большой пятерке, семейство Корлеоне вступило в нее не в лучшей своей форме. Санни знал изъяны своего войска, но знал и то, что устранить их не в его силах. Он не был доном, а значит, не имел права решать кадровые вопросы. Сместить доверенных и советника мог только Вито Корлеоне. Да и вообще серьезные перестановки в верхах только усугубили бы ситуацию, напугав рядовых сотрудников Семьи, и без того пребывающих в сомнительном состоянии. А паника всегда чревата малодушием и изменой.

Санни намеревался вести открытые боевые действия, пока дон не будет в силах принять на себя бразды правления. Но учитывая опасность обстановки, предательство гарлемских «банкиров» и террор, нависший над букмекерами, он занял круговую оборону и стал готовиться к решительному удару. Такой удар следовало нанести в самое сердце противника — и бить без промаха.

Санни решил обезглавить разом все пять Семей. Это была грандиозная операция, и если бы ее удалось осуществить, фортуна повернулась бы лицом к семейству Корлеоне.

За главами всех пяти Семей организовали пристальную слежку. Однако уже неделю спустя все пятеро вожаков попрятались в глубокие норы и носа не высовывали на поверхность. Очевидно, тоже перешли на лежачее положение.

Война между империей Корлеоне и Большой пятеркой зашла в тупик: все находились в осаде.

ГЛАВА 18

Америго Бонасера обычно ужинал дома, потому что его похоронная контора находилась всего в нескольких кварталах, на Мальборо-стрит. Отужинав, он, как правило, возвращался на работу, считая своим долгом утешить скорбящих родственников и друзей покойника, которые по вечерам приходили проститься в затемненные залы конторы Бонасеры. Гробовщик относился к своей профессии без цинизма, игнорируя шуточки, черный юмор и тому подобное. Но его от них коробило, и никто из близких, разумеется, не позволял себе в его присутствии отпустить анекдот на погребальные темы. Он требовал уважения к своему занятию, из поколения в поколение кормящему род Америго и ничуть не менее достойному, чем любое другое. В тот день Америго Бонасера ужинал, как обычно, в своей добротно обставленной столовой, где по углам резного буфета стояли золоченые статуи Девы Марии и серебряные подсвечники с зажженными под красным стеклом свечами. Жена тоже сидела за столом. Прежде, чем приступить к супу, Бонасера достал пачку сигарет «Кэмел» и глотнул доброго американского виски. Жена разливала суп из супницы по тарелкам. Дочь они отправили на время в Бостон, к сестре жены, чтобы бедная девочка сменила обстановку и понемножку пришла в себя после нанесенных ей увечий. Будь трижды прокляты во веки веков негодяи, поднявшие на нее руку! Хорошо, что дон Корлеоне восстановил справедливость.

За супом жена спросила:

— Ты и сегодня собираешься работать?

Америго Бонасера кивнул. Жена относилась с должным пиететом к профессии мужа, но без глубокого понимания. Например, она не могла взять в толк, что не только техническая сторона процедуры имеет значение. Ей, как и многим, казалось, что ему платят за умение обрядить и прибрать усопшего покрасивей, чтобы казался почти живым. Действительно, в деле оформления трупа с ним вряд ли кто другой мог сравниться, его мастерство достигало высот искусства. Но куда важнее, с его точки зрения, был тот психологический настрой, которого он умел достичь, присутствуя лично во время ночных бдений у гроба. Когда осиротевшая семья сходилась у ложа смерти, только он, Бонасера, умел удержать церемонию на скользкой грани между искренним горем и официальным мероприятием, поскольку он, словно привратник, находился вблизи от разверстых врат смерти. Его серьезное лицо давало поддержку и утешение скорбящим, его низкий приглушенный голос словно специально предназначался для траурных речей. Не было равных Бонасере в организации погребения, когда приходилось в одно и то же время утешать рыдающих и одергивать несдержанных, позаботиться о детях, до которых никому не было дела в тяжелый час, и не оставить особым вниманием вдовца или вдову. Словом, если клиент однажды воспользовался услугами похоронной конторы Америго Бонасера, в следующий раз, когда выпадал роковой час, о другом гробовщике не могло идти и речи. Так что не зря он тратил свои вечера и ночи на бдения вместе с родственниками у последнего одра.