Крестный отец

Дон пожал плечами:

— Просто я был обеспокоен. Ты ведь мой крестный сын.

Джонни нервно забегал по кабинету.

— Я совсем помешался от этой девки. Самая яркая звезда Голливуда, ангел, да и только. Но слов нет, что творит. Стоит гримеру хорошо разрисовать ее, она ложится с ним. Стоит оператору найти удачный ракурс для съемок, готова немедленно бежать с ним в уборную. И вообще спит с кем попало. Отдает себя так же легко, как я отдаю мелочь из кармана. Сатану ей в мужья, подлой шлюхе.

Дон Корлеоне прервал его:

— А как поживает твое семейство?

Джонни Фонтейн вздохнул:

— Я о них забочусь. С тех пор, как мы разошлись, я плачу Джинни и малышкам больше, чем положено по суду. Раз в неделю навещаю, иногда чаще. Я скучаю без них, иной раз до безумия, — он выпил второй бокал. — А Марго смеется надо мной. Она даже не понимает, отчего я ревную. Считает, что я устарел вместе с моими песнями и итальянскими страстями. Перед отъездом я отлупил ее, только лицо не тронул, а так синяков понаставил. А ей хоть бы хны, хохочет, и все.

Джонни закурил сигарету.

— Такие у меня дела, крестный, так что жизнь моя, похоже, не имеет никакого смысла.

Дон Корлеоне сказал без обиняков:

— Тут уж тебе никто помочь не в силах.

Помолчал, потом спросил:

— А что у тебя с голосом?

Стоило ему сказать это, как с любимца фортуны Джонни Фонтейна слетело последнее обаяние. До сих пор он иронизировал над собой, теперь просто сломался:

— Я не могу больше петь, крестный, что-то с горлом, а доктора не берутся лечить.

Хейген и дон Корлеоне посмотрели на Джонни пристально. Не тот он был человек, чтобы паниковать без причин.

— На двух фильмах, где я играл, сборы были огромные, — продолжал Джонни. — Я стал звездой первой величины. А теперь меня вышвырнули. С хозяином студии я с самого начала не поладил, так что он счастлив возможности посчитаться.

Дон Корлеоне встал перед крестником и спросил мрачно:

— Что же вы с ним не поделили?

— Ему не нравилось, что я пел на левых митингах. Вы тоже ругали меня за это, крестный. А Джек Уолес прозвал меня коммунистом, правда, ничего поделать не мог, никто ему не поверил. Потом я еще увел девчонку, которую он хотел прибрать к рукам. Случайно увел, на одну ночь всего, так получилось. Она сама повисла на мне, что же я мог поделать? Все беды до кучи. Эта развратная стерва Марго гонит меня из дому, Джинни и дети меня обратно не примут, разве что приползу на коленях. И вдобавок ко всему, я не могу больше петь. Что мне делать, крестный, что мне делать?

Лицо дона Корлеоне не выражало сочувствия. Он смотрел холодно и презрительно.

— Прежде всего, веди себя, как подобает мужчине, — сказал он, и черты исказились гневом. — Как подобает мужчине! — проревел он, Потом, перегнувшись через стол, со свирепой нежностью сгреб волосы Джонни в кулак и притянул к себе его голову: — Господи милосердный, да как же это вышло? Как, прожив столько лет со мной рядом, ты остался ничтожеством? Что это за потаскун голливудский, способный только лить слезы и взывать о помощи? Что за бабья истерика: «Что мне делать? Что мне делать?»

Это произошло так неожиданно, и Джонни был изображен так удивительно похоже, что Хейген и сам Джонни не могли удержаться от смеха. Дон Корлеоне с удовлетворением замолчал. С минуту он размышлял, глядя на любимого крестника, как бы среагировали его родные сыновья, задай он им подобную взбучку. Сантино, тот надулся бы и стал потом назло куролесить. Фредо всерьез испугался и забился в угол. А Майкл, скорее всего, ответил бы холодной улыбкой и надолго скрылся из дому. Нет, до чего все-таки славный малыш этот Джонни: и смеется искренне, и собрался уже с духом, вполне понимая крестного.

Дон Корлеоне заговорил опять:

— Мало того, что ты отбил у хозяина девчонку, так теперь жалуешься, что он не носит тебя на руках. Есть чему удивляться! Сам бросил семью и оставил детей без отца из-за потаскухи — и сам же плачешь, что никто не ждет тебя с распростертыми объятиями. Не ставишь своей девке синяк под глазом, потому что она, видите ли, снимается, а потом недоволен, что она хохочет над тобой. Ведешь себя, как дурак, вот и выходит все по-дурацки.

Дон сделал передышку и спросил:

— Но теперь-то ты послушаешься моего совета?

Джонни Фонтейн пожал плечами:

— Ведь я не смогу снова жениться на Джинни, крестный. Во всяком случае, на ее условиях. Я же играю в карты, пью, встречаюсь с друзьями, да и бабы вешаются мне на шею, куда от них денешься? А потом, когда приходишь к Джинни, всегда чувствуешь себя последним подонком. Я просто не в силах опять выносить это.

Терпение дона Корлеоне, похоже, было на исходе, хотя он умел владеть собой.

— Кто тебя заставляет опять жениться? Это твое дело. Помогаешь растить детей — молодец. Тот, кто не умеет быть отцом, не может считаться настоящим мужчиной. Но в таком случае умей поставить себя так, чтобы их мать не возражала. Почему ты не можешь настоять на своем и жить с ними под одной крышей? Где сказано, что у тебя нет права строить свою жизнь по-своему?

Джонни Фонтейн усмехнулся: