Крестный отец

— Это надо так повадиться в церковь, елки зеленые! По воскресеньям — куда ни шло, не возражаю, но чтобы каждое утро? От свекрови отстать не хочешь? — Он потянулся в темноте к настольной лампе и включил свет.

Кей присела на кровать надеть чулки.

— Ты же знаешь, как у католиков обстоит с новообращенными. Ревностнее их никого нет.

Майкл протянул руку и дотронулся до ее бедра, до теплой кожи в том месте, где кончался нейлоновый чулок.

— Не надо, — сказала она. — Мне сегодня принимать причастие.

Он не пытался удержать ее, когда она вставала с кровати. Только заметил с легкой усмешкой:

— Как же так — ревностная католичка, а детям сплошь да рядом даешь отлынивать от церкви?

Кей насторожилась. Ей было не по себе под этим испытующим «доновским» взглядом, как она называла его про себя.

— Успеется, — сказала она. — Приедем домой, начну следить за ними строже.

Поцеловав его на прощание, она вышла на улицу. Летнее солнце алым шаром всходило на востоке, и воздух уже слегка прогрелся. Кей пошла к воротам, где стояла ее машина. Там, одетая по-вдовьи во все черное, сидела, дожидаясь ее, мама Корлеоне. Это сделалось у них традицией — начинать каждый день с поездки вдвоем к ранней мессе.

Кей приложилась к морщинистой щеке свекрови и села за руль. Мама Корлеоне окинула ее подозрительным взглядом.

— Не завтракала?

— Нет, — отозвалась Кей.

Женщина одобрительно покивала. Был случай, когда Кей забыла, что от полуночи и до святого причастия нельзя ничего есть. Прошло много времени, но мама Корлеоне с тех пор больше не полагалась на нее и неизменно устраивала ей проверку.

— А чувствуешь себя не худо?

— Нет, хорошо.

Маленькая церковь выглядела на рассвете трогательно одинокой, покинутой. Витражи преграждали жаре доступ внутрь; там их встретит прохлада, отдохновение. Кей помогла свекрови взойти по белокаменным ступеням, пропустила ее вперед. Старая итальянка предпочитала передние скамьи, поближе к алтарю. Кей, приотстав, чуть задержалась на ступенях. Ей всякий раз приходилось в последнюю минуту преодолевать внутреннее сопротивление, всякий раз становилось как-то робко.

Наконец и она вступила в прохладную полутьму. Обмакнула пальцы в святую воду и перекрестилась, мимоходом увлажнив кончиками пальцев пересохшие губы. Перед святыми — перед Христом на кресте, — слабо колеблясь, рдели свечи. Кей преклонила колена, потом зашла в свой ряд и, опершись о жесткий деревянный подколенник своей скамьи, стала ждать, когда ее призовут к причастию. С молитвенно склоненной головой, но не совсем еще готовая к молитве…

Только здесь, под сумеречными церковными сводами, позволяла она себе обращаться мыслями к другой, тайной жизни, которую вел ее муж. К тому проклятому вечеру год назад, когда он умышленно использовал их доверие и любовь друг к другу, чтобы ее обмануть. Чтобы она поверила, что он не убивал мужа своей сестры.

Она тогда покинула его — не из-за самого деяния, но из-за этой лжи. На другое же утро, забрав с собой детей, уехала в Нью-Гэмпшир, к родителям. Никому не сказав ни слова, не зная толком, что предпримет дальше. Майкл сразу все понял. Позвонил ей в первый день и потом оставил в покое. Прошла неделя, и лишь тогда перед домом Адамсов остановился лимузин с нью-йоркским номером. Это приехал Том Хейген.

Долго тянулись те предвечерние часы, проведенные ею с Томом Хейгеном, — самые страшные часы в ее жизни. Вдвоем они ушли бродить по лесу на окраине ее родного городка — и Хейген ее не щадил.

Кей совершила ошибку, взяв с первых слов неверный тон, язвительно-цинический и вовсе ей несвойственный.

— Майк что, прислал тебя сюда постращать меня? А где «ребята» с автоматами? Должны были вроде повыскакивать из машины и силой вернуть меня назад.

Впервые на ее памяти Хейген рассердился.

— Что за детская болтовня, — сказал он резко. — Уши вянут. Как не стыдно, Кей.

— Ну, извини.

Они вышли на тихий, зеленый проселок. Хейген спокойно спросил ее:

— Ты почему сбежала?

— Потому что Майкл мне солгал, — сказала она. — Потому что он дурачил меня, когда согласился быть крестным отцом на конфирмации сына Конни. Он меня предал. Я не могу любить такого человека. Я не могу так жить. Не хочу, чтобы у моих детей был такой отец.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — сказал он.

Теперь уже, и с полным основанием, вскипела она:

— Я говорю, что он убил мужа своей сестры! Это ты понимаешь? — У нее на миг перехватило дыхание. — А мне солгал.

Долго потом они брели молча. Наконец Хейген заговорил:

— Ты не знаешь, так это или нет на самом деле, и знать не можешь. Но давай на минуту допустим, что это правда, — только запомни, я этого не утверждаю. Что, если бы я привел тебе доводы, которые в известной мере служат оправданием подобного рода действий? То есть, вернее, могли бы служить…

Кей смерила его презрительным взглядом.

— Первый раз тебя вижу в роли адвоката. Ты в ней выглядишь не очень привлекательно, Том.

Хейген усмехнулся: