Крестный путь

Едва доволокся Никон до Отходной пустыни, так умятый послушанием. Келейные служки довели святителя под локти и оставили возле уединенной каменной башни на берегу Истры. Далее доступ был заказан даже самым верным монахам. В четыре яруса кирпичный столп, откуда далеко виделся окрестный мир во всех красотах, обозванный Никоном Палестиной, был достроен и освящен пять лет тому, когда еще не сошел с патриаршьей стулки; каждый кирпич был обнянчен руками святителя, перенесен на загорбке, и оттого пустынька и была, наверное, особенно близка его сердцу. Всходя витой, еще неистертой подошвами лестницей, опираясь рукою на шероховатые от извести стены, как бы раздвигая плечами каменный кокон, Никон миновал тесную церковку Благовещения, где обычно служил в одиночестве литургию (да второму молитвеннику и при всем желании не протиснуться бы в алтарь), горбясь, поднялся выше на третий ярус в крохотную келеицу, и тут разоболокся в желанной прохладе, и долго отмякал, приходил в себя от июльской жары, откинувшись к стене, слыша каждый стонущий мосолик, тупо разглядывал посеченные кирпичной крошкою ладони, так и эдак разворачивая их на коленях, словно бы считывал с них судьбу.

Стены, обшитые тесом, были так близко от лица, будто поместили патриарха в деревянное влагалище, напоминающее домовину. Чулан, куда патриарх скинул работную справу, широкая лавка с рундуком да стол простой работы под небольшим оконцем, выходящим на реку, занимали все пространство монашеского житья. На столешне в проеме распахнутой оконницы стоял храм, доставленный с Востока монахом Арсением Сухановым.

Не глядя, Никон достал с полицы кувшин, налил в кубок романеи. С утра маковой крошки не было во рту, да столько трусу и волнений пришлось пережить за день, потом изматывающее послушание, что для молодых лишь впору, – и когда патриарх лишь пару раз отхлебнул из кубка вино, оно, растекшись по жилам, сразу ударило в голову; патриарх как бы оплыл громоздким телом по лавке, и вся жизненная сила, казалось, разом покинула его. Но мысли потекли вялые, без горечи и прежнего возбуждения...

Спосыланные царевы слуги, эти ухорезы, небось все еще бродят по монастырским землям, урезают угодья; потом, натворив греха, потрапезуют монашеской едою, улягутся спать в келье до утренницы, а с рассветом помчат верхи на Москву, чтобы доложиться о справленном деле. Ущемили, укоротили, де, патриарха. Бедные, они не ведают, что творят, отринув Бога в душе. Пусть упокоят вас мирные кельи Нового Иерусалима... А может, они, улещенные Романкой Боборыкиным, стали на постой в его дому и сейчас упиваются медами из кругового ковша и последними словами поносят патриарха?.. Это ж какого такого мира хощет государь, если вместе с каторжными и раскольниками пятнает и меня, отца отцев, и волокет в Разбойный приказ. И как далеко в Верху плетут паутину, ежли даже Устюжский волхвователь, сбегший из монастырской темнички, этот науститель, возомнивший в себе святого, прилюдно плюет в лицо, а ты утрись и не выдай гнева. Не напрасно ли я, сгоряча, отшатнулся от кафедры, дал простору шпыням и верхоглядам, кто под видом истинного ревнителя бродит по Руси и растрясает по стогнам и весям последние цветы православия, стаптывает их под ноги потешникам, расстригам и обавникам. «Господи, помози!» – вдруг воскликнул Никон. И тут заходящий солнечный луч, коснувшись заречного леса, скользнул в косящатое оконце и осветил игрушечный храм.

...Прилипни язык мой гортани моему, аще не помяну тебе, Иерусалим...

Ни один лист не колебнулся на воле от нестихающего и ввечеру июльского зноя; весь мир, казалось, принакрылся желтоватой слюдою, и сквозь марево просвечивала Руськая земля с застывшим в своем беге Иорданом, со святыми, немеркнущими приметами Палестины; зачем екать, попадать куда-то за тридевять земель, стаптывая ноги, чтобы узреть скудельницу священника Бога вышняго Мельхиседека, коли здесь, под сердцем Руси, есть своя Палестина, свое село Скудельничье, и Назарет, и Рама, и Уриина роща, и священные горы Элеон и Эрмон. Кто осмелится негодующе возразить: де, не здесь шествовал с проповедью Христос, не отсюда призвал его к себе Отец Небесный. Нет, здесь! ибо на каждой пяди северной страны светятся следы Искупителя...