Крестный путь

Михаила просто током трясло. В его голове звучал голос Христа: «Аще чего просите во имя мое, Аз сотворю», но рядом завывали славяне, и было страшновато. Тем не менее, епископ встряхнулся и смело заявил язычникам, что ради такого случая Христос согласен исполнить любой фокус, какого ни попросит почтенная публика.

Публика оказалась не столь жестокой, как некоторым хочется нас представлять. Мы попросили оставить несчастных отроков в покое, а спалить вот хоть эту книжку. Епископ скуксился, — книга стоила немалых денег. Тогда мы поклялись своими самыми распоганейшими и препохабнейшими богами, что немедленно перейдем в христианство, если книжка не сгорит.

Деваться было некуда. Михаил воздел руки и очи горе и обратился к Христу: «Господи, прослави и ныне святое имя Твое пред очию сего народа». Иисус кивнул, и Евангелие полетело в костер. Тут-то впервые выяснгилось, что рукописи не горят! Книжка за отсутствием книгопечати была воистину рукописной.

«Прошло несколько часов. Огонь потребил весь материал», — т.е. дрова, а Евангелие даже не прикоптилось. Видя это, «варвары немедля начали креститься».

Хочется верить в это кино. Очень уж красиво выглядит в огне папирус или свиная кожа, но вот что настораживает. Не было в Киеве никакого «царя, вельмож и сенаторов». А были два бандита Аскольд и Дир. Шайка их могла, конечно, косить под сенаторов — барахла византийского награбили навалом. Но народ наш на всероссийское собрание в те годы собирался только плетью.

Никаких нравственных последствий это огненное чудо не вызвало. По идее, оно должно было навеки парализовать волю зрителей, зазвучать в былинах и песнях гусляров. Но нет. Не отмечено. И в летописях наших о несгораемой Книге не осталось ни одной кириллической закорючки. Скорее всего, наврал командировочный епископ о своей крутизне ради казенной отчетности...

Глава 5 Эпоха мечтательного плюрализма

Так всегда бывает после крупных политических встрясок, в конце 9 века на Руси потянулось интересное время. Еще все было можно, но уже чувствовалось, что скоро будет нельзя. Поэтому хотелось еще сильнее, елось и пилось с аппетитом. Гражданам на выбор предлагался широкий ассортимент духовных блюд. Хочешь, читай готтскую литературу, думай, что ты ариец; хочешь, прислоняйся к хазарскому иудейству; хочешь, в христианство или мусульманство вступай. А хочешь, — оставайся верным заветам отцов — родных язычников.

В городах благополучно строились деревянные церквушки, из отходов древесины получались неплохие столбы с мордами старых богов. Они втыкались здесь же, неподалеку. Все это как-то уживалось, никто не тыкал в соседа «чуркой», «фашистом» или «жидом».

Стравить нас друг с другом могла только неустанная забота верховного руководства. Но князь на религиозный разброд смотрел сквозь пальцы. Половина его дружины верила в Христа распятого, половина — в Велеса лохматого, и ничего — выпивали вместе.

Собирателям паствы это не нравилось, они думали напряженно и вскоре вычислили правильный вектор: нужно долбить князя!

После Аскольда и Дира правил Вещий Олег. Он первым и последним из русских взял Царьград-Константинополь. Принимать веру поверженных греков посчитал западло. Тем более, что ее приняли битые греками и убитые им лично Аскольд и Дир. Поэтому Олег продолжал общаться с волхвами.

Сменивший Олега Игорь был властитель слабый и лукавый, больше интересовался вопросами налогообложения, в теологию не вникал. Он неудачно атаковал Царьград, был бит и распустил основную дружину подъедаться в наемниках. Те воины, которые побывали на службе в Византии, возвращались в Киев прилично упакованными. Поражали блеском сбруи, амуниции, нательных крестов. Многим хотелось так же.

Особенно остро переживала вести с Византийских подмостков жена Игоря княгиня Ольга. Она отбирала модные коллекции из трофеев мужа, а по его смерти и сама двинула на Царьград. Там ее одарили, приодели, крестили...

Святой отец Макарий недоумевает, с чего Ольга поехала за тыщу верст киселя хлебать, когда при ней обитал греческий проповедник Григорий, именовавший себя не менее, чем «папой». Уж этот «папа» мог Ольгу крестить на месте одной левой. Некоторым в голову приходит мысль о тяге Ольги к европейскому образованию — по типу Петра Великого. Но тогда зачем было тащить с собой «папу»? А существует и еще предположение, что Ольге стукнуло 67 лет, и ее охватил ужас господний. «Папа» Григорий нашептывал на ночь вдовой княгине страшные сказки о Геенне Огненной, поэтому в Царьград Ольга кинулась от ужаса ночного, по-научному — pavor nocturnis.

Поездка происходила летом и осенью 957 года. Эта дата долгое время вызывала споры, однако, сейчас все разрешилось очень просто. Ольга была принята Императором в среду 9 сентября и в воскресенье 18 октября. Такое сочетание при других ограничениях выпадает только на 957-й год. Мы с вами можем в этом убедиться по нашему интерактивному Юлианскому календарю.